Бриганты

Мы расположились на постоялом дворе западнее города. Мимо него проходила проложенная римлянами дорога, хорошо сохранившаяся. Двор был типичный, разве что маловат.

Хозяин — обрюзгший, расплывшийся, напоминающий медузу, втиснутую в просторную и длинную, до середины щиколоток, льняную белую рубаху, посеревшую от пота на боках ниже подмышек, — неторопливо подплыл ко мне и начал разводить:

— Капитан займет лучшую комнату, да?

Капитанами здесь называли командира отряда наемников. Так обращались ко мне и мои бриганты. Иногда называли шевалье, то есть рыцарем, или мессиром — обращение к знатному или богатому мужчине.

— А чем она отличается от остальных, кроме высокой цены?! — ехидно поинтересовался я.

— В ней все лучшее! — начал заверять меня хозяин.

— Уговорил, остановлюсь в ней, но платить буду, как за обычные, в которых поселятся мои бойцы, — сказал я и, чтобы прекратить торг, добавил: — Или мы поедем на другой постоялый двор.

— Нет-нет, я согласен! — сразу выпалил он и поплыл к лестнице, ведущей на галерею, на которую выходили двери комнат.

Та, что была предоставлена мне, отличалась от остальных только наличием балдахина над широкой кроватью и небольшого стола у узкого окошка, которое было закрыто промасленным куском белой ткани. Мои бойцы и две деревенские девицы, отправившиеся с ними в поход, заняли три соседние комнаты: две семейные пары в одной и по пять человек в двух других. Я оставил в своей комнате вещи, назначил часовых и пошел в город, сняв саблю и засунув ее в мешок с шерстью, который нес за мной Жак. Кстати, как мне рассказали бойцы, жаком сейчас называют стеганку длиной до середины бедер и с короткими рукавами, которая завязывается на боках. Шерсть вместе с двумя козами и пятью баранами мы прихватили из деревни. Уверен, что крестьяне простят меня, ведь я избавил их от бригантов.

Первым делом я узнал у повстречавшегося на улице священника, что сейчас тысяча триста шестьдесят девятый год от Рождества Христова. На этот раз я «прыгнул» короче. Наверное, потому, что не дотянул срок в предыдущей жизни. Запомню на будущее и постараюсь не торопиться.

В центре города, рядом с рынком, я нашел богатого мастера-оружейника — степенного пожилого мужчину с неторопливыми и расчетливыми движениями — и договорился, что поменяет все драгоценные детали, золотые и серебряные вставки и драгоценные камни на оружии и ножнах на более дешевые, но надежные. Мастер с радостью купил эти побрякушки вместе с золотыми бляшками с моего ремня. Вычтя за работу, заплатил мне восемьдесят шесть золотых монет, которые он называл мутонами, наверное, потому, что на них был изображен агнец. Затем я быстро продал на рынке мешок с шерстью и пошел в ту его часть, где торговали лошадьми. Сивый жеребец Жана Клинка годился для сержанта, но не для рыцаря.

Три барышника продавали десятка два лошадей. Я сразу выхватил взглядом рослого и крепкого гнедого жеребца с треугольным белым пятном на лбу. Это был иноходец-трехлетка, объезженный, но необученный для боя. В этом был его плюс, потому что научить легче, чем переучить. По людям знаю, а кони не намного умнее.

Барышнику сказал прямо противоположное:

— Жаль, что необученный!

— Шевалье быстро обучит его! — предположил барышник, судя по акценту, венгр.

— Времени нет на обучение, — возразил я и произнес с сомнением: — Разве что запасным взять?

— Лучшего запасного не найдешь! — заверил венгр. — Я уступлю немного, возьму всего семьдесят турских ливров.

Как мне рассказали бриганты, только очень хороший боевой конь стоит семьдесят-восемьдесят ливров. Ливр — это не монета, а счетная единица, фунт серебра. Она равна двадцати серебряным су, который в свою очередь состоит из двенадцати денье. В общем, со времен Карла Великого, который ввел такую систему, ничего не изменилось, только покупательная способность серебра упала. Несколько лет назад король Карл Пятый, чтобы выкупить из плена своего отца, ввел золотую монету, приравняв ее к одному турскому ливру. В народе эту монету называли франком. Наверное, потому, что на ней был изображен король на коне и с мечом в руке и написано «король франков». Основной серебряной монетой при Карле Пятом стал турский грош, изготовленный из чистого серебра и приравненный к пятнадцати турским денье, которые в свою очередь делали из сплава меди и серебра. Поскольку в денье меди было больше, чем серебра, монеты были темные, их называли черными, в отличие от грошей, которые звались бланами, то есть, белыми. Обычно, но не обязательно, называли цену в ливрах, когда подразумевали оплату серебром, а во франках — золотом.

— За дурака меня держишь?! — произнес я с наигранной обидой и сделал вид, что ухожу.

— Хорошо-хорошо, уступлю за шестьдесят пять, — начал быстро снижать цену барышник. — За шестьдесят.

Этот конь стоил шестьдесят ливров, но я все равно шел дальше, пока не услышал:

— Пятьдесят пять!