Брик-лейн

— Послушайте моего совета. Говорю как интеллектуал интеллектуалу: нужно есть медленнее, пережевывать тщательнее и класть в рот небольшие порции еды. Иначе мы снова встретимся в клинике по поводу вашей язвы.

— Подумать только, — сказал Шану, — если бы не моя язва, мы бы никогда не познакомились и не пообедали сегодня вместе.

— Подумать только, — ответил доктор, махнул на прощание и исчез за дверью.

Телевизор работал — Шану его не выключил, и он светился в углу комнаты, как огонь в камине. Время от времени Шану подходил, нажимал на кнопки — свет вспыхивал ярче и краски менялись. Но смотреть не смотрел. Назнин с последней стопкой грязной посуды направлялась на кухню, но вдруг задержалась у экрана.

Мужчина в сильно обтягивающей одежде (даже интимные части тела проступили) и женщина в юбке, еле прикрывающей зад, на овальной арене прижались друг к другу так, словно невидимая сила бросила их друг к другу. В зрительном зале раздались и смолкли аплодисменты. Как будто по мановению волшебной палочки люди, все как один, перестали хлопать. Мужчина и женщина отпустили друг друга, бросились в противоположные стороны, но, разъехавшись, тут же начали сближаться. Каждое их движение было — желание, ревность, объяснение в любви. Женщина положила ногу на бедро (Назнин вдруг увидела на ступне у нее лезвие) и так закружилась, что должна была упасть, но не упала. И ни на секунду не снизила скорость. А потом внезапно замерла, вскинув руки над головой, торжествуя победу над своим телом, законами природы и сердцем мужчины в обтягивающем костюме, который подъехал к ней на коленях, с явным желанием отдать за нее жизнь.

— Кто это? — спросила Назнин.

Шану мельком глянул на экран.

— Фигуристы, — ответил он по-английски.

— Фигуриситы, — повторила Назнин.

— Фигуристы, — поправил ее Шану.

— Фигуриситы.

— Нет, нет. Там нет «и». Фигуристы. Попробуй еще раз.

Назнин все не решалась.

— Ну, не бойся!

— Фигуриситы, — отважно сказала она.

Шану улыбнулся:

— Не переживай. Для всех бенгальцев это проблема. Нам сложно произнести два согласных подряд. Я долго сражался с этой трудностью. Но тебе такие слова вряд ли понадобятся.

— Я бы хотела выучить английский.

Шану надул щеки и выдохнул: «Фуф».

— Посмотрим. На этот счет не переживай. Да и надо ли тебе это?

Он вернулся к своей книге, а Назнин все смотрела на экран.

Он решил, что получит повышение только потому, что ходит в паб со своим начальником. Глупый, не понимает, что повышения добиваются другими способами.

Вообще Шану собрался позаниматься. На столе лежат открытые книги. Время от времени он заглядывает в одну из них, переворачивает страницу. Но в основном говорит. Паб, паб, паб. Вот еще одна капелька английского языка. У Шану то и дело проскальзывают слова, которые можно бы сказать татуированной даме.

— Этот Уилки, я тебе про него рассказывал, у него образование не выше среднего. Каждый обед идет в паб и возвращается на полчаса позже. Сегодня я видел, что он сидит в офисе мистера Дэллоуэя и говорит по телефону, закинув ноги на стол. Джекфрут еще на дереве, а он уже облизывается. Никогда он не получит повышения.

Назнин, не отрываясь, смотрела на экран. Женщину показали крупным планом. Вокруг глаз — сияющие точечки, как будто она наклеила на лицо множество крохотных блесток. Волосы зачесаны назад и связаны на затылке искусственными цветами. Грудь поднимается и опускается, словно сердце вот-вот вылетит. Улыбка полна чистейшей, золотой радости. Наверное, ей сейчас потрясающе хорошо, думала Назнин. Такие эмоции нельзя держать внутри, их надо выплескивать.

— Нет, — говорил Шану, — Уилки я не боюсь. У меня степень по английской литературе в университете Дакки. Разве может Уилки цитировать Чосера, Диккенса или Харди?

Назнин, испугавшись, что муж сейчас начнет очередную длинную цитату, взяла последнюю тарелку и пошла на кухню. Он любит цитировать наизусть на английском, а потом переводить ей строчку за строчкой. Но и после перевода процитированный отрывок так же мало понятен ей, как на английском, и она не знает, что надо сказать и надо ли вообще говорить.

Она помыла и прополоскала посуду, Шану пришел к ней на кухню, прислонился к покосившемуся буфету и продолжал:

— Видишь ли… Как бы это объяснить… Люди из низшей прослойки белых, как Уилки, зачастую боятся таких, как мы. Для таких людей мы — единственная преграда на пути падения на самое дно. Пока мы ниже, они выше кого-то. Когда мы поднимаемся, нас начинают ненавидеть. Так и рождается «Национальный фронт». Они могут играть на страхе, чтобы возникало расистское напряжение, у них появляется мания величия. Среднему классу в этом отношении бояться нечего, поэтому они и ведут себя свободней.

Шану забарабанил пальцами по столу.

Назнин протирала тарелки кухонным полотенцем. «Интересно, пришла ли уже домой женщина-фигуристка, моет ли посуду, вытирает ли? Как трудно себе это представить». У Назнин слуг нет. Все приходится делать самой.

Шану продолжал: