Брик-лейн

А самое ужасное — она не знает, что именно случится. Какой смысл готовиться к тому или к этому, когда случится все равно либо то, либо это? Если Шану будет продолжать паковать чемоданы, если купит билеты и потребует ее отъезда, будет ли это означать конец? Будет ли Карим, настаивая на своем, просить, чтобы она осталась? Что, если возвращение домой — просто очередной проект Шану? Еще недавно она была в этом уверена, сейчас уже нет. И напомнила себе: надо подождать, пока все не станет ясно.

Это не утешало, внутренние терзания продолжались. Почему она должна ждать? Ей вдруг представилось, что, пока она ждет, кто-то уже взял лист бумаги, написал ответы и направил свет на страницу. Она готовила девочкам луковые бхаджи, которые съедят с кетчупом — для смягчения вкуса, и, забыв, что режет чили, потерла глаз. Глазное яблоко чуть не взорвалось от острейшей боли; она закричала. Включила воду и подставила под кран лицо. Но огонь чили не потушишь целебной струей холодной воды. Назнин вдохнула, и вода потекла в нос.

Назнин сосредоточилась на рези в глазах, подняла голову навстречу боли, чтобы сжиться с ней, чтобы прочувствовать ее до конца. Огонь был яростный, и с такой же силой вспыхнула в ней злоба. Назнин вдруг всю охватил пожар гнева. «Я сама буду решать, что мне делать. Я сама скажу, что со мной будет дальше. Я это сделаю сама». По телу пробежал ток, и она снова вскрикнула, на этот раз от радости.

Боль отступала медленно. Тень от нее оставалась до ночи. Радость тоже поиссякла, от нее остались только воспоминания. Что она решит? Чего она хочет?

Первая мысль — отправиться в Дакку с мужем и детьми. Так будет правильно, и она снова будет с Хасиной. Но сомнения атаковали ее со всех сторон. Девочки будут страдать. Шахана никогда там не приживется. Что в Дакке будет с Шану? Если разобьются его мечты, то что их снова склеит? Как они будут жить? Что они будут есть? Может, остаться здесь и посылать Хасине побольше денег будет лучше? Получится ли вообще ее сюда привезти? А если Шану согласится уехать без них, что тогда? Выйдет ли она замуж за Карима? Хочет ли она этого? Девочкам будет трудно. Но просто отвергнуть его невозможно. Наверное, лучше все-таки поехать в Дакку.

И Карим, непрошеный, возник у нее в памяти и заполнил ее собою, терзая покорную душу.

Ночью, когда все в семье уснули, Назнин превратилась в вуду и достала с полки Коран. Она открыла суру «Милосердный»:

Он разъединил моря, которые готовы встретиться.

Между ними преграда, через которую они не устремятся. Какое же из благодеяний Господа вашего вы сочтете ложным?

Выходит из них обоих жемчуг и коралл. Какое же из благодеяний Господа вашего вы сочтете ложным?

Она вспомнила, как вечером муж сидел на диване, безмятежно подстригая ногти, как, придя домой, поцеловал ее в лоб и сказал: «За все эти годы я ни разу, ни единожды, не пожалел о выборе невесты». Она подумала о дочерях — таких красивых подарках Господа. На душе стало спокойнее. Никакое из благодеяний Господа она не считает ложным. И снова начала читать:

О, сонм джиннов и людей, у Нас будет время судить вас. Какое же из благодеяний Господа вашего вы сочтете ложным?

Марш против мулл был назначен на 27 октября. Листовки «Львиных сердец» летали в почтовые ящики (Назнин нашла им применение, составляла на них списки покупок), засоряли двор и кружили по зеленому пригорку в Альтаб-Али-парке.

По всей стране наших детей учат, что ислам — это великая религия. Но правда ясна. Ислам — это кипящая ненависть. Он порождает жестокие массовые убийства за рубежом. В наших городах он размножает злобных бунтарей.

Шану внимательно читал каждую листовку. Он сохранял спокойствие.

Карим горячился:

— Господи, они же до конца жизни будут жалеть об этом. Они даже не понимают, что говорят. Ислам устанавливает четкие правила ведения войны. Не разрешается убивать женщин, детей, невинных мужчин и стариков. Не разрешается убивать других мусульман. Сколько мусульман погибло в Нью-Йорке?

Он стоял за тюлевыми занавесками Назнин и стучал ногой, словно разминался перед пробежкой или стряхивал судорогу. Зазвонил мобильный. Он посмотрел на него, выключил, и Назнин поняла, что это был отец.

— Им нужны факты.

Он сложил руки и посмотрел на Назнин сверху вниз. В своих пенджабских штанах, телогрейке, больших ботинках и тюбетейке он выглядел так, будто собрался либо в мечеть, либо на драку.