Бриллиант мутной воды

— Ну, Сергей Сергеевич, вы же обещали в июне, а сейчас уже сентябрь… Вам же выдали аванс…

Но, думается, это был единственный способ обрести дома относительный покой. Николетте пришлось подчиниться, и одной из любимейших тем для обсуждения у нее был рассказ о тяготах ярма супруги писателя. Зато, когда наступал «день икс», маменька отрывалась по полной программе. Нанимался повар, и приглашенные восторженно ахали, глядя на стол, который в те, советские, не слишком изобильные времена поражал великолепием. Перепелиные яйца с икрой, маринованный угорь, «конвертики» из семги с лимоном, седло барашка под соусом… Где Николетта добывала продукты — оставалось загадкой. Естественно, меня до пятнадцати лет не выводили к гостям, чему я, честно говоря, был страшно рад. Пока матушка веселилась в гостиной, я делал строго-настрого запрещенные вещи: ложился на кровать прямо в брюках и зачитывался Вальтером Скоттом. Тася приносила воспитаннику тарелку с деликатесами. Так что мой режим питания был более чем оригинален. Каждый месяц я сидел на диете, которая прерывалась «гостевыми» блюдами. Кашу, макароны, картошку, сосиски, яичницу в нашем доме не подавали никогда, и я обожаю эту еду, любые изыски раздражают.

Николетта и сейчас питается так, как всегда. Максимум, что мне предлагали в ее доме к чаю, — это сухой, тонкий, как бумага, импортный крекер. Но сейчас на столе чего только не было! Розовая ветчина с легким ободком сала, сырокопченая колбаса, масло, хлеб, шоколадные конфеты… Посередине стола высилась сахарница, чуть поодаль стояла пузатая вазочка с вареньем.

— Чай или кофе? — проворковала Николетта.

Миша шумно вздохнул и покачал головой:

— Увы, вынужден отказаться. Сами понимаете, профессия обязывает, сижу на диете. Гастрономия не для меня!

Николетта чуть не потеряла сознание от восторга и принялась обсуждать с мерзким парнем рецепт низкокалорийного салата из белокочанной капусты. Я молча слушал их щебетание. Кажется, дело принимает серьезный оборот. Сей альфонс, окинув взглядом гостиную, заставленную антикварной мебелью, оглядев кузнецовский сервиз, столовое серебро и картины на стенах, а среди них имеются Кустодиев, Рокотов и весьма неплохой Коровин, быстренько поняв, сколько стоят камушки в кольцах Николетты, очевидно, решил, что она вполне подходящий объект для охоты. Самое же неприятное в этой ситуации было то, что, вбив себе в голову любую, даже самую идиотскую идею, маменька начинает предпринимать титанические усилия, чтобы задуманное воплотилось в жизнь. Как я могу ей помешать завести роман с прощелыгой? Сказать каменным голосом: «Николетта! Больше не дам тебе ни копейки, станешь жить на одну пенсию. Выбирай, или он, или я!»?

Но ее не запугаешь. В крайнем случае начнет продавать украшения. Правда, Николетта никогда не делала этого раньше, в те годы, когда я зарабатывал копейки, маменька просто брала в долг, а потом с царственным видом показывала мне расписки, приказывая:

— Вава, оплати.

Она абсолютно уверена, что я спасу ее от любой финансовой катастрофы, и, судя по угощению, сейчас готова на все. Оно и понятно. Последний раз мужчина упал к ее ногам лет десять тому назад. И что это был за кадр! Старый, трухлявый пень, Алексей Гаврилович Шестаков. Генерал, у которого умерла жена, явился к Николетте и с военной прямотой заявил с порога:

— Послушай, мы знаем друг друга двадцать лет, давай коротать старость вместе. Станем смотреть телик, читать друг другу вслух, ездить в санаторий…

С маменькой после этого заявления случилась истерика, и бедняга Алексей Гаврилович, так, кстати говоря, и не понявший, что плохого он сделал, был навсегда исключен из списка ее знакомых.

А сейчас в гостиной Николетты сидит молодой парень самого роскошного вида… Есть кем похвастаться перед Кокой, Зюкой и Лёкой!

Я выпил чай и улыбнулся альфонсу:

— Очень рад знакомству, может, встретимся на неделе, поговорим…

— Зачем? — насторожилась маменька.

— Ну как же! Мы ведь станем родственниками. — Я продолжал натужно улыбаться. — И как мне звать Мишу? Надеюсь, он не будет настаивать, чтобы я обращался к нему: «Папа».

— Вава! — взвилась Николетта. — Что за чушь взбрела тебе в голову?

— Но если ты решила пойти в загс, Миша станет мне отчимом!

Секунду Николетта молчала, потом отчеканила:

— Да, решила. А ты вполне можешь обращаться к Мише по имени, правда, дорогой?

Юноша кивнул и ответил сладким голоском:

— Все, что захочешь, любимая!

Меня затошнило, я встал и сказал:

— Извините, мне пора!

— Ступай себе, — процедила Николетта, злая донельзя.

Ей, естественно, не понравилось, что я, «забыв» о том, что сижу в гостях у «тети», заговорил о ее браке с позиций сына. Да уж, теперь маменьке придется сообщить жиголо правду. Впрочем, с ее стороны было крайне глупо разыгрывать этот спектакль. Все равно рано или поздно Мише сообщат, что я не племянник, а сын. А если она боится, что он, услышав правду, убежит, так это зря. Альфонсу безразлично, сколько лет окучиваемой даме, для него главное не ее возраст, а величина счета в банке.

Поняв, что терплю поражение, я продолжил: