Бриллиант мутной воды

— Помните, я осенью упала? Вот доктор и велел купить. Было десять штук, осталось четыре, Ивану Павловичу хватит, — спокойно возвестила Лена и с грацией бегемота выскользнула из гостиной.

— Вы не можете придумать что-нибудь такое, чего точно нет? — подал я голос из подливки.

— Мне в голову не могло прийти, что у нас в холодильнике есть в запасе какие-то лекарства! — воскликнула Нора. — Мы ведь все патологически здоровы. Ну печень иногда шалит, но я сама обычно виновата, съем три куска торта с кремом…

— И что, мне теперь до утра тут сидеть? — безнадежно вздохнул я и добавил: — Очень противно.

— Ничего… — начала Нора, но тут в комнату, запыхавшись, влетела Лена.

— Вот, в ложку вылила, раскрывайте рот пошире.

— Ты мне? — осторожно поинтересовался я.

— Кому ж еще? — удивилась Ленка. — Болит у кого?

Понимая, что все обстоятельства складываются сегодня против меня, я молча проглотил лекарство.

В ту же секунду нестерпимая горечь разлилась по языку и достигла желудка. Рот мигом наполнился слюной, из глаз полились слезы.

Никогда до сих пор мне не приходилось глотать ничего подобного.

— О господи, — вырвалось из меня.

— Эк его колбасит, — с сочувствием произнесла Лена. — Болит так?

Я, с трудом ворочая онемевшим от лекарства языком, сказал:

— Очень горько, прямо жутко!

— Ну, бедняжка, — продолжала жалеть меня Лена, — ну-ка, заешьте сладеньким, желе у меня сегодня высший сорт, молочное, давайте кушайте!

Под носом у меня оказалась хрустальная креманка, набитая чем-то, больше всего похожим на холодец, только белого цвета.

— Скушайте кусочек, — гудела Лена, — сразу лучше станет.

Я неприхотлив в еде. В принципе могу съесть любой продукт, был бы он свежим. Есть два исключения. Первое — холодец. Тася, домработница Николетты и по совместительству моя няня, видя, что из ресторана приносят для гостей студень, всегда кривилась.

— Ни в коем случае не ешь, — шепотом предупреждала она меня.

— Почему? — один раз поинтересовался я.

— Вдруг туда желатин положили, — объяснила Тася, — знаешь, из чего его делают? Из костей дохлых животных.

Все, после этого я никогда не мог прикоснуться ни к чему дрожащему. Холодец, желе, пудинги… Эти лакомства я не могу даже видеть. Второй же продукт, который я на дух не переношу, — молоко.

И вот теперь мне предлагалось съесть блюдо, состоящее одновременно из двух отвратительных ингредиентов. Молочное желе! Хуже мог быть только стаканчик из картона.

— Кушайте скорей, — уговаривала меня Ленка, — вам понравится! Ну, открывайте рот, давайте, давайте. Сейчас хорошо станет! Боль пройдет, экий вы неловкий…

И она ткнула чайной ложечкой мне в губы. Я машинально повиновался приказу и, проклиная собственную мягкотелость и хорошее воспитание, принялся покорно глотать скользкие куски. Мне казалось, что в горло проскакивают лягушки. Одно было хорошо, онемевший от баралгина язык не ощущал никакого вкуса.

Нора молча наблюдала за происходящим.

— Ну как? — поинтересовалась Ленка. — Легче тебе?

— Скорей, — прошептал я, — скорей дайте тазик, тошнит!

Ленка схватила пустую тарелку.

— Держите.

В ту же секунду желе вернулось назад.

— Простите, — прошептал я, — не знаю, от чего это со мной, ей-богу, очень вкусно было!

— Главное, не двигайтесь, — испуганно велела Ленка, — сейчас уберу.

Мы с Норой вновь остались вдвоем.

— Может, ее за меновазином послать? — в задумчивости протянула хозяйка. — У нас его точно нет.

— Ой, не надо, — испугался я, — вдруг найдется, и она меня опять заставит выпить.

— Меновазин употребляют наружно!

— Все равно не надо.

— Сидите спокойно, — всунулась в комнату Лена, — уже едет.

— Кто? — в один голос поинтересовались мы с Элеонорой.

— Я «Скорую» вызвала.

— Зачем?

— Так тошнит же его, небось, когда падал, головой стукнулся, может, сотрясение мозга. Опять же все сидит, никак не встанет. Баралгин на него не действует. А вдруг перелом? Нет уж, пусть врач поглядит!

Медицина прибыла мгновенно.

— Что стряслось? — приветливо спросил молодой парень, оглядывая меня, сидящего на полу.

— Упал и встать не может, — мигом влезла Ленка, — как бы не перелом… И болит у него, жуть, прямо криком кричал…

— Сейчас посмотрим, — улыбнулся фельдшер и велел: — Ну-ка, покажите ногу.

Я обеими руками прижал пиджак к полу.

— Нет.

— Должен же я вас осмотреть?

— Ни за что.

— Но как же я тогда смогу помочь?

— Иван Павлович, не кривляйтесь, — возмутилась Ленка.

От отчаяния я рявкнул:

— Извините, я стесняюсь.

— Ну, не стоит, — спокойно ответил парень, — поверьте, ничего особенного в вашей ноге нет.

И тут на меня снизошло озарение:

— Я не вас стесняюсь.

— А кого?

Я ткнул пальцем в домработницу:

— Ее, пусть выйдет.

— Ладно, — обиженным тоном отозвалась Ленка, — коли вы такие нежные, могу уйти.

— Да, — обрадованно подхватила Нора, — выйди.

— Вообще на улицу уберусь, — прогудела Ленка, — за картошкой, вся кончилася.

Шумно топая, она ушла.

— Надо было ее сразу на рынок отправить, — вздохнула Нора. — Эх, не догадалась сказать, что к ушибу следует тертые корнеплоды прикладывать.

Врач тем временем поднял пиджак, лежащий у меня на коленях, уставился на морковно-чесночную лужу и в изумлении воскликнул: