Бриллиант мутной воды

Я кивнул. Подобное не забывается. В годы тотального дефицита основной мечтой советского человека было попасть в закрытые для широких масс населения магазины, где на прилавках лежали вожделенные продукты и вещи.

– Соня тогда дешево пошила шубу, – продолжила Нора, – причем не черную, а коричневую, достаточно редкого цвета. Не поверишь, на улицах на нее пальцем показывали.

– В то время любая выбивающаяся из общего фона вещь вызывала неуемный восторг населения, но я никак не возьму в толк, при чем тут шуба?

– Иван Павлович, – сурово сказала Нора, – я ту шубенку знаю лучше, чем свои манто. Ну-ка, скажи, как описывали ее свидетельницы?

Я напрягся.

– Коричневая, каракулевая, длинная, широкая, с воротником из норки.

– Вот, – подскочила Нора, – вот оно!

– Что?

– У Сони никогда не было норки! Воротничок сделан из песца.

– Ну, эти меха похожи.

– Вовсе нет, – отрезала хозяйка, – впрочем, не спорю, вполне вероятно, что мужчина и перепутает песца с норкой, но женщина никогда. Уж поверь, любая девочка с ходу отличит одно от другого! Знаешь, как обстояло дело? Некто затеял маскарад и подставил Соню!

– Зачем?!

– А вот это мы и должны узнать, – отрезала Нора.

– По-моему, надо позвонить в милицию и изложить им свои соображения.

– Нет, сами станем искать того, кто устроил этот спектакль. Соня моя подруга, и я обязана ей помочь.

– Но…

– Ваня! – И Нора стукнула кулаком по подлокотнику кресла.

В то же мгновение сиденье, тихо поскрипывая, взметнулось вверх, и глаза хозяйки оказались на одном уровне с моими. Став инвалидом, Элеонора покупает себе самые современные модификации колясок. Последняя снабжена механизмом, который позволяет увечному человеку стать такого же роста, как и собеседник. Сиденье поднимается вверх. В этом есть смысл, очевидно, очень некомфортно разговаривать с людьми, когда они смотрят на тебя сверху вниз.

– Иван Павлович, – сурово отчеканила хозяйка, – изволь взять ноги в руки и отправиться к Николаю.

– Но уже начало одиннадцатого. – Я попробовал сопротивляться. – Наверное, парень спит, и потом, моя машина сломана…

– Дело не терпит отлагательств! – рявкнула Нора. – Соня небось сходит с ума в камере. Значит, разбудишь ее сыночка. А насчет автомобиля… Возьми мой «мерс».

– Ни за что, – испугался я, – я не умею управляться с иномаркой, тем более с «шестисотым». Да ваш шофер мне потом руки оторвет!

– Не бойся, – усмехнулась Нора, – Шурик в отпуске. Как-нибудь разберешься, что к чему. Действуй. Живо!

Я вздохнул. Элеонора умеет разговаривать с людьми таким тоном, что отказать ей просто невозможно. Наверное, поэтому она и заработала невероятные миллионы.

– Что мне спросить у Николая?

Нора улыбнулась:

– Запоминай, Ваняша.

Если кто-то будет уверять вас, что «Жигули» лучше «шестисотого», не верьте. Я с некоторым страхом сел за руль дорогой автомашины и оглядел педали с рулевым управлением. Кажется, ничего особенного. Вот только непонятно, что это за рычажки. Ясно, они включают кондиционер.

Тихо шурша шинами, «Мерседес», словно голодный тигр, понесся по дороге. Да уж, бывают машины, бывают очень хорошие машины, бывают потрясающие машины, а бывает «Мерседес». Даже радио тут звучало по-другому, чем в моей «восьмерке». Руль реагировал на легкое движение пальцев, педали ходили упруго, и никакой ручки переключения скоростей. Я впал почти в эйфорическое состояние, еле удерживаясь от желания понестись по проспекту с недозволенной скоростью. Вот уж не предполагал, что способен на такие эмоции, всегда считал себя глубоко равнодушным к технике человеком, а машину – просто средством передвижения.

Не желая парковать «Мерседес» в тесном дворе, я оставил его на проспекте и пошел в сторону дома Сони. Внезапно что-то словно толкнуло меня в спину. Я обернулся. Темно-синяя лаковая иномарка смотрела на меня огромными «глазами». Вы не поверите, создавалось впечатление, что автомобиль улыбается, глядя мне вслед.

Николай долго не открывал дверь. Наконец она распахнулась, встрепанный парень удивленно глянул из прихожей.

– Иван Павлович? Что случилось?

– Извини, разбудил тебя, можно зайти?

Он угрюмо посторонился. Я вошел в большую комнату и невольно присвистнул. Бардак там царил феерический. На столе навалена посуда, не убиравшаяся, очевидно, несколько дней: чашки, тарелки, миски, пара сковородок, грязные столовые приборы, несколько пустых консервных банок, картину дополняли смятая газета и черный кружевной лифчик. На спинках стульев висели пиджаки и рубашки, в кресле валялись скомканные джинсы, поверх которых устроились не слишком свежие трусы и носки. На диване громоздилась гора видеокассет, в углу, на письменном столе, моргал экран компьютера. Внезапно донеслось мяуканье.

– У вас есть кошка? – удивился я. – Давно завели? Вроде твоя мать больше любит собак.

– Это заставка такая, – сладко зевнул Николаша, – компьютер мяукает. Все сначала удивляются, а мне прикольно показалось. Давно такую хотел, все недосуг было, вот сегодня время нашел.

– Как мама?

Николай пожал плечами:

– Не знаю.

– Ты не ходил в СИЗО?

– Зачем?