Бриллиантовая пыль

— Скажу вам между нами, дорогой герр Краузе. Векселя-то выписаны, но кто о них знает?.. Пару человек, один из которых — русский царь… И если кто-то вдруг осмелится предъявить к оплате хоть один из этих векселей, то всплывет подоплека секретных займов и случится большой скандал… А кому это надо? Лично я не рискнул бы пойти на такую авантюру…

— Тогда в чем же профит?

— Похоже, что для американцев мир на Дальнем Востоке стоит гораздо больше, чем те деньги, которые они обещали русским.

— А для вас?

— У меня другой интерес…

— Понятно, — кивнул Краузе. — Вы получите хорошие концессии на строительство железных дорог.

— Что железные дороги? — презрительно скривился Борштейн. — Это так — мелочи. Я получу от царя все что захочу! Тем более что моего старого знакомого Витте, после успешного заключения им мира, ждет хорошая карьера…

— Смотрите, Арнольд, — предостерег Краузе, — монаршая милость, особенно в России, вещь ненадежная, да и успешные карьеры чиновников в этой стране имеют свойство внезапно заканчиваться… Вам ли этого не знать?

— Знаю, конечно, — кивнул Арнольд Карлович, — но я кое-что предпринял… — Борштейн замолчал, а Фриц Краузе впервые за время разговора посмотрел на собеседника с явным интересом, ожидая продолжения. — В обеспечение займов я получил залоговые расписки на украшения семьи Романовых.

— Неужели вы собираетесь забрать украшения, принадлежащие царской фамилии?!

— Помилуйте! Разве я похож на слабоумного? Эти расписки — моя индульгенция на все случаи жизни.

Краузе замолчал, что-то прикидывая в уме.

— Вы же знаете, господин Борштейн, — сказал он после довольно продолжительной паузы, — что именно я являюсь доверенным лицом всех участников этой финансовой операции…

— Конечно, Фриц, — поспешил заверить адвоката Арнольд Карлович. — Вы назначены Арбитром. У вас непререкаемый авторитет, поэтому-то я и явился к вам сюда, как только вся цепочка сомкнулась…

— Так вот, Арнольд, — продолжил Краузе, — я прямо скажу… То, как вы устроили эту сделку, мне откровенно не нравится… Я понимаю, что в России дела ведутся иным образом, чем, скажем, в Европе, но то, что вы мне рассказываете, выглядит более чем сомнительным… Иными словами, я опасаюсь, что через десять лет, когда наступит срок погашения займов, мои берлинские друзья и американские партнеры могут не получить назад свои деньги…

— Но иначе ничего бы не вышло… Все построено на личных связях… — прервал собеседника Борштейн.

— Позвольте мне закончить, — поморщился адвокат. — Единственной гарантией возврата займов являются царские драгоценности, и, что бы вы ни говорили, возможность их получения вместо денег нельзя исключать… А потому, — Краузе вытащил из ящика стола лист бумаги и протянул его Арнольду Карловичу, — вы сейчас напишете расписку в том, что обязуетесь по первому требованию передать залоговые бумаги на драгоценности и векселя мне или моему доверенному лицу.

Борштейн на несколько секунд замялся, с недоумением гладя на протянутую ему бумагу, потом, как будто очнувшись, взял в руки ручку, обмакнул перо в малахитовую чернильницу, быстро написал нужный текст и протянул расписку адвокату.

— Ну что, мой дорогой Фриц, я могу надеяться на дальнейшее сотрудничество с берлинским филиалом? — спросил Борштейн, после того как названный им Арбитром собеседник пробежал глазами расписку. — При тех перспективах, которые открываются передо мной в России, без вашего участия мне не справиться. На одну только программу перевооружения русской армии и восстановления уничтоженного флота предусмотрено до трети расходов российского бюджета…

— Могу я посмотреть на закладные расписки? — попросил Краузе.

— Да, конечно, — тут же согласился Борштейн.

Машинально оглянувшись по сторонам, как будто чего-то опасаясь, Арнольд Карлович вынул из внутреннего кармана массивный портсигар с монограммой, щелкнул крышкой потайного отделения и вытащил на свет божий несколько листов исписанной бумаги.

— Изрядный списочек, — заметил Краузе, пробежав глазами бумаги. — Надеюсь, что эти сделки не стали достоянием гласности.

— Что вы, Фриц?! — замахал руками Борштейн. — Об этих расписках знают только Государь Император, мы с вами, мой секретарь, ну и Витте, разумеется. Я даже жене своей не сказал, куда и зачем я уехал!

— В своем секретаре вы уверены?

— Как в самом себе! Натан — мой зять, муж моей старшей дочери.

— Но вы же не можете ручаться за то, что никто в окружении Николая II не знает об этом… мероприятии… Сами понимаете, Арнольд, если вдруг выяснится, что драгоценности царской семьи заложены вам… С вашим-то происхождением и с вашей репутацией…

— Не беспокойтесь, дорогой Фриц. Как вы наверняка заметили, расписки написаны на предъявителя, да и вообще… мое имя в этой истории нигде не фигурирует.

Борштейн аккуратно сложил листы бумаги и засунул их обратно в портсигар.

— Интересная вещица, — сказал Краузе, кивнув на блестящую безделушку. — Позвольте полюбопытствовать.