Бриллиантовая рука

— Чтоб ты сдох! — проклинает его голос Механика. — Чтоб я видел тебя в гробу в белых тапочках!

— Чтоб ты жил на одну зарплату! — произносит самое страшное проклятье голос Шефа.

И от этого ужасного пожелания засыпающий Граф корчится и стонет, возвращаясь в мир кошмаров, столь далекий от его уютной холостяцкой квартирки.

Мирно спит, свернувшись в клубок, черный котенок в кресле-раковине стиля модерн.

Строго поглядывает на него деревянный бюст вечно бодрствующего Льва Николаевича Толстого. В углу мерцающий свет лампы освещает икону Николая-угодника.

А Граф все стонет и мечется в тяжелом сне.

Первая ночь в родном доме. Надя уютно устроилась на здоровой руке мужа.

— Спи, спи… — говорит она, уже засыпая.

— Сплю, сплю… — ласковым шепотом отвечает Семен Семенович, закрывая глаза.

Мир, покой, тишина…

Но вдруг необъяснимая тревога заставляет его широко открыть глаза. Возникает нарастающий щемящий звук, отвечающий его тревожному внутреннему состоянию.

Через открытую балконную дверь слышен шум подъехавшей машины, резкий скрип тормозов и чьи-то неясные голоса.

Семен Семенович осторожно высвобождает руку из-под щеки спящей жены.

На цыпочках он подходит к балкону и бесшумно закрывает двери на все шпингалеты. Немного успокоившись, он собирается снова лечь, но… теперь слышно, как на площадке громко стукнула дверь лифта. Тревога растет!

— Ты что? — сонно спрашивает Надя.

— Хочу посмотреть, как ребята спят… — объясняет Семен Семенович, делая вид, что он только что встал.

Безмятежно спят дети. Они даже не ведают, какие тревоги терзают сейчас их отца и какие опасности подстерегают его в будущем.

Семен Семенович печально смотрит на своих потенциальных сирот.

На кухне, чтобы немного приободриться, Семен Семенович наливает маленькую рюмочку коньяка, но выпить не успевает.

Зажигается яркий свет: в дверях — жена.

— Семен, ты что?

Застигнутый врасплох, он мобилизует несвойственную ему изворотливость:

— Врачи рекомендуют… снотворное… в «Неделе»… для дома, для семьи…

— Сядь! — ласково, но настойчиво приказывает Надя. — Скажи все-таки, что у тебя с рукой?

— Поскользнулся, упал… закрытый перелом… Потерял сознание… Очнулся — гипс…

— Это я уже слышала… Не надо меня щадить. Лучше самая страшная, но правда. Говори…

И снова он начинает уныло излагать утвержденную версию, очень незначительно ее разнообразие:

— Я и говорю… шел. По улице. Поскользнулся. Упал. Закрытый перелом… — но, прочитав в глазах жены безмолвный укор, он замолкает.

— Я знаю, что у тебя там.

— Кто тебе сказал? — вздрагивает Семен Семенович.

— Вот видишь — вздрогнул! Не умеешь Ты врать, Сеня… У тебя там вовсе не закрытый перелом.

— А что?

— У тебя там открытый перелом! — и Надя, как бы поставив точку своему расследованию, решительно выпивает налитую рюмку коньяка.

Солнечный воскресный полдень. Объявление:

В СРЕДУ, 24 ИЮЛЯ С. Г.

В КРАСНОМ УГОЛКЕ ЖЭКА СОСТОИТСЯ ЛЕКЦИЯ НА ТЕМУ: «НЬЮ-ЙОРК — ГОРОД КОНТРАСТОВ»

Лектор — жилец кв. 9 экономист тов. ГОРБУНКОВ.

Начало в 18 часов. Явка обязательна. Просьба захватить с собой стулья.

После лекции — кино.

Товарищ Плющ наклеивает на слово «Нью-Йорк» бумажку со словом «Стамбул». Отходит на шаг, любуется плодами своего труда.

Мимо нее стремительно проносится энергичный маленький фокстерьерчик, протаскивая за собой на поводке своего хозяина — Виктора Николаевича Маркина. В глазах Плющ появляется плотоядный блеск. Она направляется к своей жертве.

— Виктор Николаевич! — медовым голосом, не предвещающим ничего хорошего, говорит она. — Вы что, читать не умеете?

На свежеотесанном колу прибито объявление:

«Гулять собак воспрещается».

— Видите ли, Варвара Сергеевна… — начинает оправдываться интеллигентный Маркин, но в это время любознательный фокстерьер, чем-то заинтересовавшись, оттаскивает его в сторону.

Товарищ Плющ продолжает преследовать свою жертву:

— Я вас слушаю.

— Понимаете, еще вчера… — и снова новый рывок поводка прерывает беседу.

Из подъезда на воскресную прогулку выходит вся семья Семена Семеновича.

Все в обновках: на Максиме — ковбойская шляпа, джинсы, в большой лакированной кобуре — пистолет; на Катеньке — нейлоновое платьице с Эйфелевой башней; на Надежде Ивановне — элегантный розовый костюм.

И только глава семьи одет по-прежнему скромно. Но доволен он больше всех: его подарки пришлись всем по душе.

Они сначала не слышат разговора, происходящего вдалеке между Варварой Сергеевной и собаковладельцем, которого фокстерьер продолжает таскать на поводке вокруг монументально стоящей общественницы.

Когда семья Горбунковых подходит к ним, разговор уже ведется на более высоких нотах.

— А я вам говорю, наши дворы планируются не для гуляний!

— А для чего?

— Для эстетики!

— Где же с ним гулять?

— Вам предоставлена отдельная квартира — там и гуляйте!

— А где ж ему… — разводит руками Маркин.