Бриллиантовый маятник

— Новость следующая. Как Вы знаете анатомирование тела Сарры Беккер проводил доктор Горский вместе с тремя другими анатомами. Они составили и подписали заключение о смерти и о повреждениях на теле убитой.

— Разумеется, я его внимательнейшим образом изучил: «…смерть наступила в результате удушения» и «… исключается попытка к изнасилованию», — процитировал Карабчевский.

— Так вот, мне стало известно, что этот самый Горский(и я подозреваю, что не он один, а и его коллеги, подписавшие заключение) получил ни на что не похожую записку от помощника окружного прокурора, в которой доктору указывалось на то, что он при подготовке своего заключения, вероятно, пропустил частицу «не» перед словосочетанием «исключается попытка к изнасилованию».

— Что??? — Карабчевский оторопел от услышанного.

— Да — да, вот оно, скромное обаяние нашей прокуратуры. Далее в этом любопытном документе было написано, что при его — доктора Горского — вызове в суд в качестве эксперта, дающего пояснения по акту вскрытия, он может исправить неточность, чем окажет неоценимую помощь следствию.

— Другими словами, помощник прокурора Сакс просто предложил Горскому изменить свое мнение на прямо противоположное… — Карабчевский покачал головой, — Эт — то ни на что не похоже. Я не знаю каким словами характеризовать это… А откуда сия информация?

— Рассказываю все по порядку. У меня есть свой человек в медико — полицейском комитете, он занимается всякой бумажной работой, через него проходит служебная корреспонденция. — заметив заинтересованный взгляд адвоката, Шумилов объяснил подробнее, — Это сын моей домовладелицы, г — жи Раухвельд, Александр Эрастович. Это с его матушкой Вы пили чай, помните? Мы общаемся, обсуждаем новости, в частности дело Мироновича. И тут не далее как вчера он меня огорошил: не удивляйтесь, говорит, если эксперт по этому делу, доктор Горский на суде станет говорить совсем не то, что написал в заключении о смерти. Я заинтерсовался что да как, а он и рассказал, что ему попалась на глаза эта записка, ее Горский случайно оставил в своём журнале, а Александр прочитал, увидев, что это письмо без входящего нумера, то есть не прошедшее регистрацию.

— Так, так… А нельзя ли как — нибудь заполучить эту записку? Нам необходимо помешать прокуратуре манипулировать экспертами! Такая записка стала бы мощным козырем в моих руках, не находите? Предложите вашему приятелю денег. Сколько попросит, за ценой не стойте.

— А вот это и есть моя хорошая новость. Я уже её раздобыл, эту записку, и именно таким способом. — Шумилов достал из кармана сложенный втрое листок плотной бумаги. Адвокат углубился в чтение, потом сложил и убрал в свой карман.

— Вы просто фокусник, Алексей Иванович. — Карабчевский покачал головой, — И во что же она обойдется момему подзащитному?

Шумилов обратной стороной вилки вывел на крахмальной скатерти число с двумя нулями. Адвокат, внимательно наблюдавший, вздохнул облегченно:

— Ну — у, что ж, могло быть и больше. Вы молодец, Алексей Иванович, можно сказать — добрый гений моего клиента. Не мне вам объяснять, что будет, если прокуратуре удастся повесить на Мироновича попытку изнасилования. Его дело значительно осложнится. Значительно, если не сказать — необратимо. Его и так сегодня заключили под стражу — да, да! Если отпустили Семенову и Безака — то взяли его. Это закономерно — кто — то же должен сидеть! — с едким сарказмом заметил Карабчевский.

Лицо его покраснело — то ли от выпитого вина, то ли от возмущения.

— А записочку эту, — Карабчевский хитро сощурился, — мы на суде — то огласим — не все же прокуратуре втихаря пакости устраивать, пусть ответят! Сожру Сакса, ей — ей сожру… как полинезийский людоед.

Было что — то дерзко — мстительное в этих словах адвоката. Алексей Иванович вспомнил суд над Мариэттой Жюжеван и блестящий ход адвоката Хартулари, который предал гласности нечистоплотность обвинения и тем посадил «в лужу» почтенного и самодовольного помощника окружного прокурора. В действительности, заведомо ложное обвинение невиновного во имя неких ведомственных или политических резонов вовсе не было редким явлением во все времена. То, что при этом ломалась судьба человека, а зачастую и всей его семьи — кого это интересовало?

— И что же планируете делать теперь? — поинтересовался Шумилов.