Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало

Она снова опустилась на землю и только теперь заметила, что на ней белое платье с широкой развевающейся юбкой. Такого платья в ее гардеробе не было даже в юности, и гостья слегка удивилась. Впрочем, это было настолько несущественной деталью, что удивление сразу покинуло ее. И вообще, ничего, кроме ощущения свободы и радости, невозможно было испытать в этом летнем, благоухающем цветами мире.

Гостья снова оттолкнулась от земли и начала подниматься выше, пытаясь достать взглядом до границ горизонта. Веселая разноцветная поляна все увеличивалась в размерах, превращалась в размытое акварельное пятно.

Гостья взглянула себе под ноги и вдруг испугалась, осознав, на какую высоту ей удалось подняться. И не успела она отдать себе отчет в своем страхе, как тело мягко спружинило (само!), и она снова оказалась стоящей на земле.

Она даже засмеялась от удовольствия — так невозможно безопасен был мир, окружавший ее теперь.

Да, но куда же идти?

Гостья огляделась, и вдруг увидела в трех шагах от себя единственный знакомый ей цветок. Огромная оранжевая лилия выглядела неуместно и странно посреди этого луга, а черные тигровые полосы на длинных лепестках казались даже… угрожающими.

Гостья нахмурилась.

Почему-то цветок ей не понравился.

«Нужно убрать его отсюда», — решила она.

Подошла, протянула руку и наклонилась над длинным стеблем. Сомкнула пальцы вокруг него, но лилия исчезла, а в кулаке осталась только пустота.

Недоумевая, гостья выпрямилась.

Лилия качалась в трех шагах от нее, и она снова сделала шаг к оранжевому тигровому цветку.

Наклонилась, сомкнула пальцы и тут же разжала их.

Снова пустота.

Она распрямилась, удивленная, немного обиженная. Подняла глаза. И заморгала, ослепленная.

Сначала ей показалось, что кусочек солнца опустился с небес, и остановился прямо перед ней, заливая немыслимым золотым светом все вокруг. Но она не испугалась. В этом мире не было страха.

Гостья закрыла рукой глаза и опустила голову.

«Если бы это было солнце, — рассудительно подумала она, — то я бы сгорела. А мне даже не жарко».

Отняла руки от лица и снова взглянула на золотое сияние перед собой. Сияние тихо струилось над цветами, и почему-то смотреть на него было так невозможно радостно, что она застонала. Колени вдруг подогнулись, она упала на траву, и из глаз хлынули слезы.

Слезы? Такие черные?

Слезы вымывали из нее что-то темное, похожее на копоть, чернота падала на теплую землю и с легким шипением испарялась на ней, как испаряется дождевая вода на прогретом солнцем подоконнике. Она подставила руки, чтобы темная влага, текущая из глаз, не испачкала чистый цветущий мир вокруг. И с удивлением увидела, что слезы становятся все светлей, чище, пока, наконец, не превратились в хрустальную родниковую воду, омывающую душу изнутри. Тогда она подняла голову и с выражением тихой бесконечной радости протянула руки навстречу сиянию.

«Бедная ты моя…»

Голоса она не услышала. Наверное, потому что услышать его было нельзя. Его не было, и в то же время, он был везде: и внутри нее, и снаружи нее. Этот голос невозможно было услышать, его можно было только принять, как принимают родившегося ребенка, с нежностью, счастливым страхом и благодарностью. Она вспомнила, как первый раз взяла на руки своих детей, как всматривалась в безмятежные, незамутненные никакими черными потоками лица…

И все, что было потом, тоже вспомнила.

И снова заплакала тихо и искренне, пытаясь объяснить, рассказать, покаяться…

Но тут же поняла, что ничего объяснять не надо. Потому что никакие слова не нужны в этом мире доброты, тепла и жалости, где все сущее принимает и понимает друг друга.

Сияние тихо надвинулось на нее, гостья на секунду закрыла глаза, и сияние ласково приняло ее, как принимает в свои объятия теплое чистое море, с которым остаешься наедине.

«Что же делать?.. Ты должна», — разобрала гостья. И, не спрашивая, что она должна, сразу поняла это. Поникла головой, стараясь впитать в себя беспредельную теплоту мира, который пока был для нее закрыт.

И тут же увидела тигровую лилию.

Лилия дрожала на границе сияющего облака и обычного света. («Если в этом мире свет может быть обычным», — подумала гостья). И поняла, что пришла пора ее сорвать.

Потянулась к оранжевому цветку, и на этот раз он оказался в руке гораздо раньше, чем пальцы успели нащупать жесткий стебель. Гостья поднесла цветок к лицу, вдохнула резкий запах. Голова закружилась, и она медленно легла на теплую землю. Веки закрылись, темнота снова обступила ее со всех сторон. Но уже не та, что прежде, живая и пугающая, а обычная безразличная пустота, страшная только своим безразличием.

«Вставай», — мягко подтолкнул ее чей-то голос.

Но она упрямо не разжимала веки, не желая возвращаться.

Голос стал строже и обрел смутно знакомый тембр.

«Вставай, Аля!»

«Нет!» — заупрямилась она, как ребенок.