Бриллиантовый шепот

Лиза содрогнулась.

– Он тоже погиб… Когда меня ранили, оперировать было уже некому. Ребята меня на руках неделю несли. Привалов почти не делали: боялись не успеть. Боль была… Но донесли вовремя, успели. После ранения меня больше на передовую не посылали – в госпиталях работала. Тоже не сахар. До сих пор не верю, что домой вернулась.

– А что – муж? – тихо спросила Лиза.

– Муж живой, но от меня ушел, другую встретил, детей нет и теперь вряд ли будут. Да что говорить… – она махнула рукой.

Лиза поняла, что коснулась очень свежей раны и в растерянности замолчала.

– Ничего, Лизка, – какие наши годы! Еще найду, – Люба тряхнула головой знакомым бесшабашным жестом.

– Ты больше не уедешь? – с надеждой спросила Лиза.

– Нет, все, отвоевалась. Буду опять в больнице нашей работать.

Лиза кинулась снова обнимать подругу.

– Тихо, тихо… задушишь.

– Люб, а дом твой цел? Может, у меня поживешь?

– Дом-то цел, – усмехнулась Люба, – и квартира в порядке, только в ней другие граждане проживают.

– Это как? – удивилась Лиза.

– Прихожу к своему дому, поднимаюсь на третий этаж – что за чертовщина? Ключ в замок не входит. Начинаю звонить, стучать. Дверь открывается, и на пороге появляется мой сосед по лестничной площадке, помнишь, противный такой, преподаватель какого-то училища.

– Да, помню, у него еще сын был – твой поклонник, – улыбнулась Лиза.

– Точно. Только мне было не до смеха. Он меня, конечно, узнал, заблеял, мол, очень рад, что вы живы. Я молчу, жду объяснений, что он в моей квартире делает. Через десять минут меканья выяснилось: они мою квартиру к своей присоединили, снеся стену, – надеялись, что меня на свете нет.

– Не может быть!

– Еще как может… Я ему сутки дала, чтобы вещи вынесли и стену вернули назад. А для убедительности попросила пару своих больных, покрупнее, проследить за процессом.

– Любка, ты неисправима! – Лиза уже хохотала. – Твои квартирные бои тоже будут отнесены к «зверствам оккупантов».

– Черт с ними, – сквозь смех ответила ей подруга, – лучше расскажи, как вы тут жили.

Лизин рассказ был краток. Четыре года жизни уместились в десять минут.

– Значит, остались вы с Машкой у разбитого корыта, – подытожила Люба. – Понятно. Сделаем так: сейчас у меня ночное дежурство в госпитале, утром я поговорю кое с кем. Большой должности я тебе не обещаю, но куда-нибудь пристрою.

– Люба, ты просто моя спасительница!

– Перестань! Утром приходи в больницу, помнишь еще, где она? Хорошо, что не разбомбили.

– Обязательно.

– Отлично, жду тебя.

С этими словами неугомонная подруга расцеловала Лизу и убежала. Прислушиваясь к затихающим вдали быстрым шагам, молодая женщина подумала, что все познается в сравнении. Ее жизнь в оккупированной Риге была тяжелой, безрадостной, заполненной грязной работой, страхом перед соседями, тревогой за дочку. Но разве можно сравнить с тем, что выпало на долю ее подруги. Да еще муж ушел к другой.

Вдруг, впервые за эти годы, она подумала, что ее муж, возможно, тоже нашел себе другую женщину, завел кучу детей и думать забыл о ней и их ребенке.

«Нет, этого быть не может… Я бы почувствовала», – убеждала она саму себя, но доводы разума были сильнее. Не выдержав, женщина отчаянно расплакалась.

Лиза не плакала уже давно, кажется, с похорон Екатерины Алексеевны. Чего реветь? Все равно они с Машей одни на белом свете, никто не поможет и не утешит. Только ребенка пугать. Но сейчас она дала волю слезам, оплакивая свое одиночество, сиротство своей дочери, Любину переломанную судьбу. Она оплакивала всю свою жизнь, погубленную чужими, равнодушными, жадными людьми.

Глава 20

На следующий день Лиза отправилась в больницу. Солидное трехэтажное здание с массивными колонами, построенное еще в начале века, по счастью, не сильно пострадало от бомбежек и обстрелов. С Любой они договорились встретится у входа, и сейчас Лиза, придя немного раньше назначенного времени, терпеливо дожидалась подругу, с любопытством оглядываясь по сторонам. Двор был заполнен людьми. Подъезжали и уезжали машины, бегали санитары с носилками, сидели, курили, прохаживались выздоравливающие. Какой-то майор наседал на врача, требуя немедленно прооперировать своего друга. Женщина-врач сначала терпеливо что-то пыталась объяснить ему. До Лизы долетели обрывки фраз:

– …стабилизировать состояние… не выдержит сейчас…

Но от переживаний майор мало слушал и плохо соображал. До Лизы донеслось:

– …под трибунал…

Тогда врач, видимо привыкшая к таким угрозам, пожала плечами, сняла халат, под которым мигом замолчавший майор увидел погоны подполковника медицинской службы, отдала его подбежавшей санитарке и приказала:

– Товарищу майору валерианки дай. Василию Степановичу передай, когда операцию закончит, что буду через полчаса.

Прибежала запыхавшаяся Люба. В белом халате и замысловатой повязке на голове, она уже не выглядела бесшабашной, все повидавшей женщиной. Собранная, деловитая, не теряющаяся ни при каких обстоятельствах медсестра, внушающая больному уверенность и спокойствие. Поздоровавшись, потянула подругу за руку.