Бриллианты безымянной реки

– Твоё отчаяние напрасно, но у нас есть свои традиции, – проговорил он после недолгого молчания. – Ты что-то ищешь в земле или ловишь рыбу, или охотишься на зверя, или жена твоя надумала родить. На всё это есть воля духов, которых надо умилостивить. Понял?

– Что же мне делать? – подавляя раздражение, спросил я.

– Вот, отдай им. – И он сбросил мне в яму какой-то кулёк. – Аладьи испекла Изольда сегодня утром. Положи их под куст ольхи. И добавь к ним ту чекушку, что хранишь про чёрный день.

Аладьи пахли свежим сливочным маслом. Я смотрел в ухмыляющееся лицо эвенка. Казалось, он не лукавит. К тому же мне вспомнился поступок водителя. Тот тоже оставил на обочине трассы какие-то оладьи. Всё логично. Местная традиция. Может быть, что-то в этом и есть, вот только… Откуда ему знать о спрятанной в рюкзаке чекушке?

– Хорошо. Оладьи положу под ольху. Водку вылью рядом. Это всё?

– Не совсем. Хотелось бы перекинуться в преферанс, а нет возможности. Моя жена не вистует, а вдвоём с Изольдой пульку не распишешь. Мы живём уединённо, в глуши уже не один десяток лет. Я соскучился по преферансу. Ни оладьи, ни самогон уже не радуют. Вот так.

И он вздохнул так горестно, что моя разгоревшаяся уже ярость осела до обычной досады немолодого и крепко уставшего человека.

– Вы хотите, чтобы я проиграл вам денег? У меня их немного. И не факт, что я завтра хоть что-нибудь найду, – огрызнулся я.

– Сегодня вечером – пулька. Завтра – находка.

С оговорками, негодуя, но я согласился. Преферанс – игра медленная. Играют, как правило, по-маленькой. При таких условиях да за один вечер много не проиграешь. К тому же у госпожи этого места могут закончиться истории о её предках, пробивавших друг другу черепа каменными топорами и занимавшихся людоедством без особых на то оснований.

* * *

Я отвык от карточной игры. Она вызывала у меня только скуку и ничего, кроме скуки. Играли, как и я предполагал, по-маленькой. Один вист – одна копейка. Старая эвенкийка не участвовала в игре. Зато её муж и прислуга играли мастерски. К утру, когда пулька была расписана подчистую, я оказался должен обоим.

– У него нет столько денег, – проговорила Изольда.

Старая эвенкийка рассмеялась.

– Напротив. Он самый богатый человек на трассе. Неправда ли, Осип?

Она впервые обратилась к мужу по имени, но я настолько отупел от усталости, что ничему уже не придавал значения. Я просто залез в спальный мешок и уснул. Голод разбудил меня через несколько часов. В ту ночь мы не так много ели, как в предыдущие две. Время перевалило за полдень, когда я выбрался из мешка, наскоро пообедал остатками эвенкийской снеди и взялся за лопату.

Надежда найти что-либо в этой промёрзшей земле покинула меня ещё вчера. Тем не менее я решил продлить мою траншею ещё хоть на один метр, а там будь что будет. Пусть я утону в отчаянии. Пусть сердце моё лопнет от тоски. Пусть…

Я вонзил лопату в мёрзлую землю и услышал характерный звук – металл ударился о металл. Черенок выпал из моей ослабевшей руки. Мне понадобилось несколько минут, чтобы отдышаться, а потом я принялся рыть землю руками. Да, я разрывал оттаявший грунт северной лесотундры, как пёс. Сыпал землю горстями себе за спину, пробрасывая её между ног. И вот я держу в руках свою находку.

Юдель Генсбург обернул жестяной ящик хорошо промасленной тряпкой. Я разорвал ногтями истлевшую ткань. Замка на ящике не оказалось. Я откинул крышку. Золото выглядело вовсе не так празднично, как мне мечталось, но то было золото. Много золота. Моего золота.

* * *

Укладываясь спать, я засунул коробку с золотом в спальный мешок. Так и провёл ночь в обнимку с ней и не ведал я в жизни своей ночи слаще. Я не думал о том, как стану выбираться с территории Эльгинская. Мне почему-то блазнился ещё один водитель с ещё одним уазиком, быстрая и приятная поездка до паромной переправы в Нижнем Бестяхе, а потом Якутск, плавание по Лене до Усть-Кута, поездом до Иркутска и так далее. В мыслях своих я не видел препятствий. Мечта сбылась. Цель достигнута. А сомнения, а недавние страхи, ощущение захлопнувшейся ловушки – это всего лишь результат старческой мнительности, преувеличенной усталостью. О какой ловушке может идти речь, если за стенами моей палатки необъятный простор, где нет практически никого, кроме, может быть, диких зверей, которым моё золото не интересно (да-да, в тот момент я считал золото Юделя Генсбурга своим!). А что до старческой мнительности – богачи не стареют. Взять, к примеру, Ротшильда…

За такими глупыми мыслями я незаметно заснул.