Бриллианты безымянной реки

Абориген повернул голову и уставился на меня с тем же таинственно-недоуменным выражением, что и его олень.

– Москвич? Что же вы так кричите? Вас кто-то напугал? – проговорил он на правильном русском языке.

– Вот опять! Как вы догадались, что я москвич? Я же посетил вашу галантерею!..

– Переоделись, чтобы не отличаться от нас? – улыбочка аборигена досадно походила на ухмылку его друга Архиереева. – Не подходите к животному спереди. Оно может лягнуть.

Я отпрянул.

– Гражданин… товарищ… Не знаю вашего отчества… Умоляю задержать этого человека!..

Я бормотал несуразицу, размахивая позавчерашним номером районной многотиражки до тех пор, пока Архиереев с удивительной для его возраста сноровкой не вырвал её у меня из рук. В потной ладони остался лишь небольшой клок бумаги с написанным от руки текстом, который я и предъявил якуту.

– Вот видите? Тут написано…

Гнев изгнал из моей души страх перед рогатым животным. Голос разума снова утих.

Владелец оленя внимательно посмотрел сначала на клочок бумаги, который я ему подсунул, потом на молчаливо улыбающегося Архиереева.

– По таким координатам кладбища не найти. Нужны координаты, выраженные чётко и ясно, вплоть до секунд широты и долготы. А ещё лучше – адрес. Вы хотите узнать адрес? – произнёс якут (или эвенк?).

Его большое лицо стало казаться мне интеллигентным, но картину портили одежда и рогатый четвероногий питомец, которого он держал за уздечку.

– Да! Да!!! Не знаю, как вас… эээ… Ну, не называть же вас просто якутом?

Архиереев рассмеялся.

– Позвольте представить товарищу из Москвы первожителя посёлка Ч. и одного из основателей этого города – Осипа Поводырёва. Кстати, фамилия вполне соответствует роду занятий. Помнишь, я говорил о проводнике? Осип и недорого возьмет. Верно?

Последний вопрос был адресован Осипу.

– Как скажешь, капитан, – тихо пробормотал тот, явно смущенный.

– Проводи нашего москвича до оставленного посёлка Амакинской экспедиции. Мне думается, ему как раз туда надо, – невозмутимо продолжал капитан Архиереев.

Якут церемонно поклонился и проговорил:

– Возвращаясь к вопросу о кладбищах. Дело в том, что между Усть-Нарой и Хандыгой почти нет населённых пунктов, а значит, нет и кладбищ.

– Возражаю! – Архиереев посерьёзнел. – Обочины трассы Якутск – Колыма, особенно на участке между Усть-Нарой и Хандыгой, – сплошное кладбище. Трасса буквально построена на костях.

– Почему же ты, капитан, в таком случае не указал точные координаты до секунд?

– А потому что, его отца, скорее всего, схоронили в братской могиле. Ты не знаешь, как такое бывало, а я знаю! Осенью было дело…

– Ах, и я знаю! По осени человек живёт смеясь, а по весне облизываясь – так говорят люди саха. А этот человек… – Оспин указал на меня. – Тоже знает множество пословиц. Итак, весной заключённые умирали сотнями. Бывало, в день по десять человек. А экскаваторов тогда не было, чтобы могилы рыть. Всё вручную делали…

– Тер-Оганян умер осенью.

– Осень – иное дело. Осенью покойников меньше.

– Крамольные вещи говоришь, Осип, да ещё посреди улицы. Думаешь, дальше Ч. не сошлют?

Оглушенный, я слушал их речи, пожалуй, не понимая и половины. Гнев душил меня. Кулаки мои время от времени сжимались, но я терпел.

С виду Архиерееву не менее семидесяти лет. Впрочем, все, кому больше пятидесяти, включая и мою мать, и самого Цейхмистера, представлялись мне глубокими стариками. На старика невозможно поднять руку, но гневу необходимо дать выход, иначе он разорвёт тело и разум изнутри, как заряд динамита. Пока гнев выскакивал из меня бессвязными воплями, в которых смешались моя тоска по отцу, обида на мать, растущая неприязнь к карьеристу Цейхмистеру. Поминал я и Канкасову, хоть последняя, казалось бы, не имела к делу никакого отношения. В смятении я и не заметил, как рогатое животное подобралось ко мне поближе и огромным шершавым языком слизнуло с моей ладони клок газеты с автографом Архиереева, при этом больно наступив на мою ногу тяжёлым своим копытом. Я вскрикнул от боли, а потом оказался на земле, в пыли, под мохнатым брюхом рогатой скотины. Гнев мой мгновенно сдулся, уступив место пронзительной боли. Мне казалось, будто болит всё тело от макушки до пяток, словно по мне прокатился тягач на гусеничном ходу.

– О! Если б тягач, то ты б сейчас не стонал, – ласково пояснил мне кто-то.

– Мне больно, Господи! – воскликнул я.

– Ты преувеличиваешь. Я не Бог. Скорее наоборот. – В голосе неизвестного послышались знакомые насмешливые нотки.

– Бога поминает, а сам небось комсомолец, – заметил другой голос не без ехидства.

– Не комсомолец, а кандидат в члены… Цейхмистер…

– Ух, ты! Кандидат! Самого Цейхмистера родич! – произнёс второй голос, как будто бы с испугом.

– Тем более! Мой тебе совет: Бога нет, а если и есть, то всуе его лучше не поминай, – сказал первый голос.

– Тем более здесь, – поддержал первого второй. – Вы в Якутии. Здесь православный и католический Боги не имеют силы. Зато партия, ну, она везде партия. А мы-то с тобой беспартийные, капитан. Поэтому для нас с тобой только божества народа Саха и есть начальники. Как думаешь, капитан, он слышит нас?