Бриллианты для диктатуры пролетариата

Молчанов щелкнул пальцами, еще ниже нагнул голову; парламентер увидел старческие голубенькие жилки у него на шее и решил про себя: «Если сейчас начнет доставать наган – перегрызу, собаке, шею».

– Неплохо написано, – пожевав белыми тонкими губами, сказал Молчанов. – Да вы присаживайтесь, пожалуйста.

– Что? – растерялся парламентер Уткин.

– Присаживайтесь, говорю, присаживайтесь.

– Постоим.

Молчанов близко подошел к парламентеру и уставился ему в лицо своими серыми спокойными глазами. Он внимательно осматривал его гладкий лоб, жиденькие брови, маленькие глаза, запавшие щеки, рот, острый, выпирающий подбородок с детской ямочкой.

– Вы родом со Смоленщины? – спросил Молчанов.

– С Могилевщины.

– Белорус?

– Русский.

– Давно оттуда?

– Давно.

– Перебросили с войсками?

– Нет, я здесь был на каторге.

– Политический?

– Да.

– Давно в партии?

– Десять лет.

– А самому сколько?

– Двадцать восемь.

– Чин?

– У нас чинов нет… Поставлен командовать полком.

– За десять лет службы.

– Я служу только пять лет.

– Вы не поняли. Я имею в виду партийную службу.

– Партии не служат.

– Экой ты тщательный в формулировках. Не изволите ли чайку?

– Мне бы лучше ответ получить.

– Ах, да, да, конечно… Но, видите ли, мы ведь не прежние генералы в прежней царской армии. Мы живем на демократических началах. Я обязан, прежде чем дать ответ, посоветоваться со своими коллегами, с моими друзьями-солдатами.

– А чего советоваться-то? Мы у вас не пушку просим. Сами вы как настроены?

– Оптимистично, – улыбнулся Молчанов. – А вы?

– Тоже.

– Вы, когда читали этот документ, очень нервничали. По-видимому, ждали, что я прикажу вас немедленно расстрелять, не так ли?

– Всяко может статься.

– А вы бы разве могли убить парламентера?

– Нет.

– А зачем так плохо думали обо мне?

– Я об вас не плохо думал, – улыбнулся парламентер, – я об вас с перспективой думал.

– Ну, что ж, – сказал Молчанов. – Мило. Я скажу моим людям, что командиры у красных отнюдь не вандалы и не изуверы, а вполне приятные молодые люди.

– Это вы к тому, чтоб я нашим сказал хорошо про вас, господин генерал?

– Война не торговля, принцип баш на баш тут не годится, – сухо заметил Молчанов.

– Я врать не буду. Я честно все скажу.

– О, это великая жертва – сказать честно про белого пса, наемника японского капитала, губителя русского народа, на костлявых руках которого кровь тысяч замученных женщин и детей. Надеюсь, вы заметили сходство между портретом, написанным у вас, и мной, так сказать, оригиналом?

– Художники – народ особый, – вон есть и такие, которые пишут про нас – «кровавые красные псы, опьянев от русской крови, истоптали матушку-Россию, осквернили могилы отцов и продали нашу страдалицу-родину еврейскому интернационалу».

– А что, разве это неправда? – не сдержавшись, воскликнул Молчанов.

– Да не совсем вроде бы я похож на портрет, написанный вами.

– Не я написал этот портрет, а история!

– В таком случае она его и закрасит, история-то…

Молчанов отошел к двери, распахнул ее и сказал:

– Полковник Кремнев! Отвезете парламентера к красным позициям на броне. О погоде говорите сколько угодно, про политику воздерживайтесь,

– До свидания, господин генерал, – сказал парламентер Уткин.

– Прощайте.

Когда парламентер вышел из кабинета и, сев в броневик, укатил, Молчанов взял послание Блюхера, внимательно прочитал его еще раз, походил по мягкому ковру, заложил руки за спину, а потом сунул два листка в камин и долго смотрел, как бумага скручивалась в черный жгут, корчась на красных угольях.

ПЕРЕДОВЫЕ КРАСНЫХ ВОЙСК

На КП адъютант подает стакан спирту только что вернувшемуся парламентеру Уткину.

Уткин выпивает залпом, нюхает рукав, стоит мгновение с раскрытым ртом, грызет сухарь, протянутый ему Блюхером, и только после этого с шумом выдыхает из себя ядреный медицинский запах и блаженно улыбается.

– Что он сказал? – спрашивает Блюхер.

Гржимальский стоит белый, натянутый как струна.

– А ничего толком не сказал, товарищ главком.

– Про срок его предупредил?

– В самом начале сказал: срок три часа.

– Сколько прошло? – спрашивает Блюхер Гржимальского.

– Три.

– Все, – говорит Блюхер. – Была бы честь предложена. Хватит. Где Постышев?

– У прямого провода, с Дальбюро говорит,

– Пожалуйста, пригласите его сюда.

– Есть.

– Командарм Серышев?

– Я.

– Товарищ Покус!

– Здесь.

– Яков Захарович, тебя назначаю командующим всеми войсками, которые начнут атаку Волочаевской сопки.

– Есть.

– Конев?

– Здесь.

– Хорошо. Петров-Тетерин?

– Я.

– Хорошо.

Входит Постышев.

– Начинаем, – говорит ему Блюхер.

– Отказал Молчанов?

– Да.

– Позвольте пойти на передовую? – спрашивает Гржимальский.

– Нет. Вы мне понадобитесь здесь.

Постышев одевается и идет следом за Покусом.

– Куда? – спрашивает Блюхер.

– В окопы.

– Я буду позже. Сигнал для начала, как обусловлено.

– Понятно. Счастливо, Василий Константинович.

– Счастливо, Павел Петрович.

Постышев и Покус уходят.

– Как с танками? – спрашивает Блюхер.

– Остался один, который может работать.

– Его бросить на поле сразу после начала наступления.

– Так у него ж пулемет заклинило.

– Ничего. Пусть прет без пулемета.

Входит адъютант.