Бриллианты и булыжники

С выходящим под редакцией Б. Яковлева литературно-художественным журналом читатель зарубежья знаком. Этот журнал выпустил четыре прекрасно оформленных, но бедноватых содержанием номера и безвременно угас. Произошло это в связи с окончательным разочарованием Американского Комитета во всевозможных СОНР и КЦАБ. Тогдашние руководители этого почтенного учреждения свалили в одно лукошко и политику и литературу: лишив заработной платы, вернее, попросту разогнав политических проходимцев сбонро-кцабовекой специальности, они заодно лишили материальной поддержки чисто литературный журнал «Современник» и очень интересный и нужный не только для современности, но и для потомства, выпускавшийся европейским объединением бывших политзаключенных в СССР журнал «Воля» под редакцией В. Позднякова[154]. Подобные совмещения явно несовместимого, очевидно, в духе «американского размаха», а также и… общественно– политической грамотности заатлантических дельцов от политики.

Теперь, исключительно благодаря напористости и энергии Б. Яковлева, «Литературный современник» воскрес, хотя и в несколько иной форме, чем прежде. Этим он обязан помощи «Фиф» – Фонда помощи писателям-беженцам, основанного Артуром Кестлером, за что русская антикоммунистическая общественность должна быть благодарна этому смелому и талантливому писателю, тем более, что перемена питавшего журнал финансового источника, безусловно, очень благоприятно отразилась и на его содержании: в прежнем «Литературном современнике», состоявшем под неусыпным контролем Американского Комитета, мы встречали имена лишь «допущенных и одобренных» этим Комитетом писателей, теперь же в альманахе «Современник» их круг сильно расширился: один лишь беллетристический его отдел насчитывает около сорока имен писателей самых различных как литературных, так и политических направлений что, безусловно, нужно занести в актив возродившегося журнала-альманаха.

Очень различны эти писатели и по своему возрасту, литературному ставку и «известности». Рядом с маститым Ф. Степуном, давшим в альманах, как и полагается в его возрасте, воспоминания о мелочах давно ушедших времен, мы встречаем маленький, но прекрасный, ароматный рассказ малоизвестной, к сожалению, Л. Алексеевой[155] «Ложная весна» и ярко колоритный по языку, глубоко современный рассказ тоже, к сожалению, мало известного широким кругам читателей, Карпо Линейца «Неписаный закон», а среди стихов находим сильно отдающие запахом парижского морга строчки Георгия Иванова, чередующиеся на страницах альманаха с полной весенней радости «Песней о песне» Ольги Анстей[156].

Подобное разнообразие неизбежно создает известную пестроту сборника и содержит в себе как достоинства, так и недостатки. Б. Яковлеву удалось привлечь на его страницы очень многих писателей и поэтов, среди которых встречаются и «подающие надежды» и уже осуществившие в своем творчестве такого рода надежды читателей. Это неоспоримый плюс. Но вместе с тем неоспоримо и то, что, вместив на трехстах страницах сорок пьес беллетристов и поэтов, да еще двадцать три статьи и рецензии, редакция вынудила многих авторов выступить с незначительными и не характерными для общего колорита (а также и уровня) их творчества мелочами, отрывками из незаконченных, а, быть может, и недодуманных еще крупных произведений, заставила их укладываться в тесные рамки и этим самым обескровила, схематизировала свою большую и ценную организационную работу.

Трудно, вернее невозможно, сопоставить, в данном случае арифметически, эти два противоположных друг другу знака, и установить преобладание того или другого, но мы позволим себе, хотя бы субъективно, высказаться в пользу преобладания положительного над отрицательным, плюса над минусом.

Переходя к разбору отдельных произведений, начнем с идущих под положительным знаком. Прежде всего, о прекрасном по своему словесному узору и глубоком по вполне разработанной и завершенной теме рассказе Георгия Гребенщикова[157] «Суд Соломона». Автор сумел не внешне, не механически, но глубинно, органически связать в нем прошлое и настоящее родного ему Алтайского края, слить воедино жизнепонимание его кондовых, непоколебимых в своих традициях крестьян с духом русской законности, выраженном в реформе Царя-Освободителя. Одновременно он показал и подлинного русского интеллигента, не праздношатающегося языкоблуда, но работника, осуществлявшего российскую историческую государственность на далекой, пустынной окраине и сочетавшего там эту оформленную волею Монарха русскую писаную законность с неписаными законами крестьянского русского быта – фактической основой этой законности. Недурной рассказ «Казачья невеста» дала Ирина Сабурова[158], отказавшаяся на этот раз от излюбленных ею переодеваний своих героинь, изумрудных перстней и «алых башень». Просто, по-человечески, подошла она к небольшой теме из неравно пережитых нами времен, рассекла ее без ложного пафоса, без спекуляций на сексуальных уродствах – получилось правдиво и глубоко.