Бриллианты и булыжники

Вторая мировая война не только перетряхнула до самых глубин идейный мир русского Зарубежья, она влила в него новые струи свежей крови. Вопрос о чистоте этой крови, о том, течет ли она в жилах «кроликов» или современных подлинных русских людей, не входит в тему этой статьи. Факт лишь тот, что в Зарубежье русской крови прибыло, что его идейный мир расширился, в него вступили новые представления, новые устремления; что эти концепции уже нашли свое отражение в художественной литературе, что выдвинулась группа новых писателей и публицистов, голос которых с каждым днем звучит всё громче и уверенней. Эти факты, мне думается, неоспоримы и очевидны.

Кто же они, эти неофиты русского Зарубежья? Куда они направляют свой шаг? Какие цели влекут их к себе? От чего они отталкиваются?

Два-три года возможности вести литературную работу – слишком малый срок для выявления лица писателя. Он позволяет наметить лишь основные, наиболее яркие и характерные его черты, но не дает еще всей полноты портрета. Только в таком аспекте мы и можем пока рассматривать творчество новых сил, вступивших в литературу русского Зарубежья. Но и эти штрихи позволяют сделать некоторые сообщения, наметить те линии направленности, по которым устремляется большая часть новых литературных работников.

Во-первых, подавляющее их большинство проникнуто христианским миропониманием, из чего ясно их внутреннее отталкивание от язычества и демонизма пресловутого «серебряного века», одним из видных представителей которого является в настоящее время А. Ремизов. Они ищут жемчужин добра в душах современного русского человека и находят их в сердцах своих современников, так же как в современной им среде находили Лесков и Шмелев. Нащупал же Л. Ржевский русые косы тургеневской Лизы под комсомольской косынкой девушки из бункера, разглядел же С. Юрасов черты Платона Каратаева на лице красноармейца Василия Теркина, «не один же я в России верен Богу остаюсь», сказал ему этот весельчак и балагур: смогли же отыскать отблески света Христова даже в темных глубинах чекистских сердец Н. Нароков и Г. Климов[60]? Каким путем кем указанными тропами шли они? Не Лесков ли, неутомимый искатель добра указал им эту дорогу?

Вторая черта, объединяющая новых писателей Зарубежья, – их тяга к России сущей, к двумстам миллионам русских людей. Не к левитан-скому пейзажу и не к «темным аллеям», не к билибинскому петушку и не к вывернутому наизнанку псевдорусскому ремизовскому словечку, а к ее человеку, к его сердцу, близкому и родному им. «Дорогие мои, любимые, где вы? Что с вами? Живы ли?», просто и родственно обращаются к ним Аглая Шишкова («Чужедаль»).

Новые писатели Зарубежья знают все язвы, все уродства жизни за Железным занавесом, и всё же непреодолимо тянутся к людям, им замкнутым. Эта тяга ярко отражена в небольшом, но глубоком и правдивом рассказе Н. Тарасовой «У границы» («Грани», № 17); ею проникнуты колоритные этюды Свена; она светит со страниц двух книг С. Юрасова. Это любовь, любовь не к абстрактному, порожденному ностальгией образу родины, но к ее подлинному, живому, сущему в ней человеку. Лесковская любовь. Та, которая дала ему проникновенную силу, чтобы увидеть, суметь увидеть библейского правдолюбца в лице городничего Однодума, грозную трагедию леди Макбет в уездном городе Мценске.

И еще одна черта того же портрета – чисто русское умение понять иноплеменника, увидеть в нем человека, даже если этот иноплеменник – враг. Немцы, зарисованные Л. Ржевским на страницах романа «Между двух звезд», или показанные Климовым в его рассказах, Юрасовым в его повести «Враг народа», эти немцы не шаблонные «фрицы» и боши, какими изображают их пошляки, полностью подчинившиеся французскому влиянию (по месту своего жительства), это люди, прежде всего люди. Видеть человека в иноплеменнике заповедал нам тот же Лесков.

Говорить о преемственности внешности лесковской литературной традиции, о восприятии характера его языка не стоит. Пусть этим занимаются рамолические[61] последыши «серебряного века». Мы, оттолкнувшиеся от его рафинированной лжи, ставим содержание выше формы. Сердце для нас привлекательнее щек и губ. Щеки и губы легко подкрасить или напудрить, но сердца-то никто не напудрит…

…Если бы мне предстояло начертать девиз на щите нового литератора русского Зарубежья, я предложил бы такой: «Идти от Лескова – придти к Лескову». Ведь мы, новые, ушли из России, чтобы к ней придти. Это наш путь. А Лесков – светоч на нем. Он весь от Руси и Русь в нем, в его творческом наследии.

«Наша страна», Буэнос-Айрес,

17 октября 1953 года, № 196. С. 4;

24 октября 1953 года, № 197. С. 4

Благословленный Лесковым (К 50-летию со дня кончины А. П. Чехова)