«Сообщение об обнаружении трупа Ильи Давыдова немедленно было препровождено к прокурору Республики г-ну Дескуфэ. Последний передал это заявление для производства следствия судебному следователю по важнейшим делам г-ну Буккару, который сейчас же допросил меня, как производившего дознание по этому делу в Петербурге, и дал комиссару Бенуа распоряжение об аресте и формальном допросе Георга Гуттентага и производстве необходимых по этому делу обысков, где надобность укажет. На следующий день об обнаружении трупа Ильи Давыдова сообщили все центральные французские газеты».
Лицо у Чулицкого было темно-зеленого цвета, когда он прикуривал. Кунцевич заметил, как трясутся его руки. Начальник говорил тихо и даже немного пристанывал:
– Нет, надо было Мищука отправлять! Ведь он просился! Съездил бы Евгений Францевич в Париж, прокутил бы командировочные, вернулся бы несолоно хлебавши, и не было бы у меня проблем. Подумаешь, одной неоткрытой кражей больше! А теперь! Что мне теперь прикажете делать?
– Как что? – сделал удивленное лицо Кунцевич. – Арестовывать Давыдова и передавать дело следователю.
– Давыдова? Шталмейстера? Генерал-лейтенанта?
– Убийца должен сидеть в тюрьме, ваше высокородие.
– Господи боже мой! Кунцевич, вы же не первый год в полиции! Вы о чем?
– Я понимаю, доказательств, конечно, маловато, но если приналечь…
– Какие, к чертям, доказательства? Да будь их хоть воз и маленькая тележка! Это же шталмейстер! Штал-мей-стер! Особа, приближенная к императору!
– Согласно статье 129 Уложения, вина учинившего преступление увеличивается по мере того, чем выше были его состояние, звание и степень образованности…
– Чего? – зашипел Чулицкий. – Уложение? Да к дьяволу ваше Уложение! – Начальник сыскной полиции бросил едва раскуренную папиросу в пепельницу. – Мечислав Николаевич, хватит из себя дурака строить.
– И что же прикажете делать? Забыть?
Чулицкий вздохнул:
– Убийство во Франции произошло, вот пусть у французов голова о нем и болит. Пусть шлют официальные запросы через МИД, а мы их будем исполнять, коли нам прикажут. Но инициативы проявлять не надо! Не надо, я вас очень прошу.
Постоянное сопереживание чужому горю весьма пагубно сказывается на душевном здоровье. Поэтому у всякого человека, изо дня в день сталкивающегося с мерзостью жизни по долгу службы, есть два пути: либо переменить место и заняться более спокойным делом, либо перестать переживать и сопереживать. Отсюда и внешняя черствость у бывалых врачей, стражей порядка, гробовщиков и дантистов. Но человек сделан не из железа, и даже патологоанатом с тридцатилетним стажем иногда среди ночи вскакивает с постели, вспоминая о причинах смерти недавно вскрытого трупа.
Мечислав Николаевич понял, что не всякое преступление обязательно открывается и не всякий злодей обязательно получает по заслугам, примерно через месяц сыскной службы, а перестал пропускать через свою нервную систему чужую боль примерно через год. Но в особо тяжелых случаях защитная реакция организма не имела надлежащей силы. Выражалось это в общем раздражении и многодневной бессоннице.
Нет, Кунцевич не вспоминал ежеминутно о подробностях нераскрытого дела, в его голове не всплывали ужасные картины места происшествия, все это он давно научился прятать в самую глубину подсознания. Но оттуда, из этой глубины, черные тени проникали в сердце и мозг, вгоняя чиновника для поручений в неврастению[14]
.Поэтому, когда в семь утра воскресного дня у дверей его квартиры раздался звонок, коллежский секретарь не разозлился, а вздохнул с облегчением: звонить могли только по делам службы, рабочие хлопоты приносили усталость, а с ней – долгожданное успокоение. Он накинул халат и, не дожидаясь горничной, сам пошел открывать.
Однако на пороге Мечислав Николаевич увидел не прикомандированного к сыскному отделению городового, а человека с флигель-адъютантскими вензелями на полковничьих погонах шинели.
– Господин Кунцевич? – спросил полковник.
– Да… – растерянно согласился чиновник.
– Штаб-офицер для поручений Главной квартиры его величества[15]
полковник князь Таланов. У его высокопревосходительства господина командующего есть к вам несколько вопросов относительно дела шталмейстера Давыдова. Не изволите ли проехать со мной?