Бриллианты вечны. Из России с любовью. Доктор Ноу

Они ехали уже около часа, когда Бонд замер, скорее почувствовав, чем услышав, пульсирующий монотонный звук, исходящий от рельсов. Он опять оглянулся. Не чудится ли ему этот малюсенький желтый огонек на фоне горящего городка-привидения?

Бонд ощутил знакомое покалывание кожи.

— Ты ничего там сзади не видишь?

Девушка повернулась. Затем, ничего не ответив, она уменьшила скорость, и звук мотора почти затих.

Они прислушались. Да. Рельсы звучали. Пока еще чуть-чуть, едва слышно.

— Это — «Пушечное ядро», — бесцветным тоном произнесла Тиффани. Она резко повернула ручку, и дрезина вновь набрала скорость.

— Сколько он может выжать? — спросил Бонд.

— Под сто.

— Сколько еще до Риолайта?

— Около сорока. Бонд мысленно прикинул время и скорость.

— Скоро они нас догонят. Хотя точно я не знаю когда. У тебя есть в запасе какие-нибудь хитрости?

— Ни одной, — угрюмо сказала Тиффани.

— Ничего, все будет в порядке, — утешая ее, сказал Бонд. — Ты, главное, рули. Может, он взорвется, или что-то в этом роде.

— Ага, — сказала она.

— Или может, у него завод кончится, или Спэнг забыл ключ от мотора в штанах, которые оставил дома.

Минут пятнадцать они ехали молча, но теперь Бонд отчетливо видел свет огромного фонаря, рассекавший ночную мглу всего километрах в сорока за ними, и искры, вылетавшие из огромной трубы. Рельсы под ними уже дрожали, и то, что раньше казалось легким постукиванием, теперь переросло в угрожающий отдаленный грохот.

Хорошо бы у них там дрова кончились, подумал Бонд и, повинуясь чувству опасности, спросил как можно более спокойно:

— У нас, надеюсь, все в порядке с бензином?

— Конечно, — ответила Тиффани. — Целую бочку залила. Индикатора никакого нет, но такой двигатель на одном литре работает черт знает сколько.

Не успела она закончить фразу, как мотор, будто выражая свое отношение к сказанному, чихнул. Но тут же бойко заработал.

— Господи, — прошептала девушка. — Ты слышал?

Бонд помолчал. Он почувствовал, как у него вспотели ладони.

Опять мотор чихнул.

Тиффани нежно погладила рычаг.

— Ну, милый мой, хороший моторчик, — жалобно сказала она, — дорогой, умный моторчик. Сжалься.

В ответ мотор еще несколько раз чихнул, свистнул и умолк. Они катились по инерции. Тридцать километров в час, двадцать, десять, пять… Последний, судорожный поворот рычага, бессильный пинок по кожуху мотора, и они остановились.

Бонд выругался. Кривясь от боли, он слез на насыпь и, хромая, подошел к баку для топлива, стоявшему на дрезине сзади. Бонд достал окровавленный платок, отвинтил крышку и опустил платок в бак, пока не достал до дна. Потом вытащил платок и пощупал его. Сухой.

— Приехали, — сказал он девушке. — Теперь давай думать.

Он поглядел по сторонам. Слева прятаться негде, а до дороги — три километра. Туда они могут успеть добраться и спрятаться там. Но надолго ли? Однако другого пути нет. Земля под ногами уже дрожала. Он посмотрел на летящий к ним свет фонаря. Сколько еще? Два-три километра? Увидит ли Спэнг дрезину вовремя? Успеет ли он остановиться? Сойдет ли поезд с рельсов? Но тут Бонд вспомнил про огромный скотосбрасыватель, который сметет маленькую дрезину как пушинку.

— Пошли, Тиффани, — сказал он. — Надо успеть добраться до гор.

Где же она? Он обошел дрезину. Девушка бежала по шпалам ему навстречу, задыхаясь.

— Там впереди, совсем рядом, ветка, — выдохнула она. — Если нам удастся затолкнуть ее туда и перевести стрелку, он может не заметить нас и промчаться мимо.

— Боже мой, — только и вымолвил Бонд и добавил с восхищением в голосе: — Можно придумать и кое-что получше! Помогай!

Он уперся плечом в дрезину и, скрежеща зубами от боли, начал толкать ее.

Тяжело было сдвинуть ее с места, но потом она пошла легко, и им оставалось только идти сзади и слегка подталкивать. Вот, наконец и стрелка. Они остановили дрезину метрах в двадцати за ней.

— Зачем это? — тяжело дыша, спросила Тиффани.

— Давай, давай, — крикнул Бонд, бросаясь назад, к заржавевшей стрелке, рычаг которой сиротливо торчал над рельсами. Мы пустим «Пушечное ядро» по этой ветке!

— Вот это да! — только и сказала та.

И вот уже они вдвоем налегли на рычаг, и мускулы Бонда напряглись от усилия и боли.

Ржавый рычаг медленно, очень медленно выдвигался из гнезда, где он простоял пять десятков лет, но вот миллиметр за миллиметром в рельсах наметилась трещина, а затем и довольно широкий зазор, и Бонд еще сильнее навалился на рычаг.

Наконец стрелка была передвинута, а Бонд сел, опустив голову и борясь с охватившей его тошнотой.

Тем временем луч прожектора был уже совсем рядом, Тиффани потянула его за руку, и он встал и, ковыляя, вернулся к дрезине. В воздухе вокруг них стоял ужасный грохот, когда, блистая огнями и гремя колоколом, огромное железное чудище, казалось, вот-вот раздавит их.

— Лежи и не двигайся! — перекрывая шум крикнул Бонд, увлекая ее рядом с собой на землю за дрезиной. Сам он поднялся, вытащил из-за пояса пистолет, встал боком к несущемуся на них паровозу, вытянув, как дуэлянт, руку с «береттой» и прицелившись в надвигающуюся пасть окутанного дымом и пламенем чудовища.