В тот момент, когда Норфолк и его товарищи по министерству истощили все средства, Т. Кромвель снова оказался на высоте. Неудача других средств все ближе подводила Генриха VIII к смелому плану, перед которым он отступил при падении Уолси. Т. Кромвель снова готов был советовать королю отвергнуть судебную власть папы Римского, объявить себя главой английской церкви и добиться развода от своих церковных судов. Но для Кромвеля развод был только прелюдией к ряду перемен, которые он намерен был провести. Из всей бурной жизни нового министра самое сильное впечатление оставило у него пребывание в Италии. С ним в английскую политику проникло политическое искусство итальянцев; это заметно не только в быстроте и беспощадности его планов, но и в большей широте, большей определенности целей и в их удивительном сочетании.
Действительно, это первый английский министр, у которого за все время его управления можно наблюдать упорное преследование определенной крупной цели. Эта цель заключалась в предоставлении королю абсолютной власти и в устранении всех соперничавших властей королевства. Это не значит, что Т. Кромвель был просто рабом деспотизма. Вопрос еще, был ли он в юности во Флоренции, как говорит предание; но несомненно, что его политика строго сообразовалась с идеалом флорентийского мыслителя, книга которого постоянно была у него в руках. Еще служа Уолси, он удивил будущего кардинала Реджиналда Поля советом взять за руководство в политике «Государя» Маккиавелли. Маккиавелли надеялся найти в Цезаре Борджиа или в позднейшем Лоренцо Медичи такого тирана, который сокрушит все соперничающие тирании и затем объединит и возродит Италию. В политике Томаса Кромвеля можно видеть стремление обеспечить Англии просвещение и порядок, сосредоточив всю власть в руках короля. Последнее ограничение королевского полновластия, пережившее войны Роз, заключалось в богатстве, независимости собраний и судов и религиозных притязаний церкви.
Превратить великую церковную корпорацию в простое ведомство, в котором вся власть должна исходить от одного государя, его воля — служить единственным законом, а его решение — единственным доказательством истины, — такой переворот едва ли можно было совершить без борьбы, и поводом к такой борьбе послужил Кромвелю развод. Его первый шаг показал, насколько беззастенчивой должна быть борьба. Прошел год с тех пор, как Уолси был изобличен в нарушении статута «Praemnire». Педантичные судьи объявили, что вся нация, признававшая над собой его власть, виновна в том же проступке. Юридическая нелепость позже была снята общей амнистией, но в нее не было включено духовенство. Ему было объявлено, что прощение может быть куплено не иначе как уплатой пени, доходившей до миллиона на теперешние английские деньги, и признанием короля «главным покровителем, единственным и высшим господином и главой церкви и духовенства Англии».
На первое требование духовенство сразу согласилось; против второго оно упорно боролось, но на его обращения к Генриху VIII и Кромвелю те отвечали только требованием немедленного подчинения. Наконец, благодаря внесению ограничительных слов «насколько это позволяет закон Христа», соглашение состоялось, и с таким уточнением Уорхем предъявил требование конвокации. Воцарилось общее молчание. «Молчание представляется знаком согласия», — сказал архиепископ. «В таком случае мы все молчим», — отвечал голос из толпы.
Нет оснований полагать, что «главенство над церковью», которого требовал Генрих VIII, было более чем предостережением для независимости духовенства или что оно уже имело значение, какое ему было придано впоследствии. Оно, несомненно, не было отчуждением от Рима, но ясно показывало папе Римскому, что в случае возникновения какого-либо спора духовенство будет в руках короля. Предостережение было подкреплено требованием решить дело, обращенным к Клименту VII со стороны лордов и части общин. Пэров заставили заявить: «Дело его величества — дело каждого из нас». Если папа Римский не захочет утвердить приписанного университетам мнения в пользу развода, «наше положение будет не совсем безвыходным. Всегда тяжело применять крайние средства, но больной стремится всеми способами избавиться от своей болезни». Это требование было подкреплено изгнанием Екатерины из дворца.