Но в системе Кромвеля не было места ни для доблестей или пороков монашества, ни для его бездеятельности и суеверия, ни для его независимости от короны. Поэтому для общей ревизии монастырей были посланы два королевских комиссара, и их донесения составили «Черную книгу», по возвращении представленную парламенту. Было признано, что около трети монастырей, в том числе большинство крупных аббатств, вели правильную и приличную жизнь; монахи прочих обвинялись в пьянстве, симонии и самых низких и возмутительных пороках. Характер ревизоров, их беглого отчета и последовавшие за его выслушиванием долгие прения заставляют думать, что обвинения были сильно преувеличены. Но на нравственность монахов, даже в таких монастырях, как Сент-Олбанский, оказывало роковое влияние отсутствие настоящей дисциплины, проистекавшее от освобождения их от всякого надзора, кроме папского. Признание Уорхема, а также начатое Уолси частичное упразднение вполне доказывают, что по крайней мере в мелких монастырях безделье нередко вело к преступлению. Но несмотря на крик: «Долой их!» раздававшийся среди общин при чтении отчета, страна была далека от желания полной отмены монашества. За долгими и ожесточенными прениями последовал компромисс: все монастыри с доходом ниже 200 фунтов в год были упразднены, а их доходы предоставлены короне; крупные аббатства остались пока нетронутыми.
Оставалось одно приходское духовенство, и внушения генерального викария показали ректорам и викариям, что они должны считать себя простыми выразителями воли короля. Инстинктом гения Кромвель понял, какую роль в предстоявшей борьбе, религиозной и политической, должна была играть церковная кафедра как единственный существовавший тогда способ обращения к массе народа, и он решил воспользоваться ею в пользу монархии. Ограничение права проповеди священниками, которые получили на это разрешение от короны, заглушило проявления оппозиции. Но даже и получившим такие разрешения было запрещено разбирать спорные вопросы богословия.
Этот способ «настраивания кафедр» объяснением предмета и характера каждой отдельной проповеди делал проповедников при каждом кризисе простыми орудиями исполнения воли короля. Как первый шаг в этом направлении каждому епископу, аббату и приходскому священнику было предписано проповедовать против захватов папства и провозглашать короля верховным главой церкви на английской земле. Даже основные пункты проповеди были заботливо указаны; епископы считались ответственными за исполнение этих приказов духовенством, а шерифы — за повиновение епископов. Только когда всякая возможность сопротивления была устранена, когда церковь была связана по рукам и ногам, а ее кафедры превращены в простые отголоски воли Генриха VIII, — только тогда Кромвель решился на последнее и важнейшее преобразование: он потребовал для короны права по своему усмотрению определять форму веры и учения, принимаемых и проповедуемых по всей стране.
Теперь религией Англии должен был стать очищенный католицизм, о котором мечтали Эразм и Колет. Но мечту гуманизма должны были осуществить не успехи образования и благочестия, а грубая сила монархии. Собрание духовенства, не отваживаясь на протест, приняло «религиозные статьи» (1536 г.), составленные самим Генрихом VIII. В основу веры были положены Библия и три символа. Число таинств с семи было сведено до трех: наряду с крещением и причащением было оставлено только покаяние. Учения о пресуществлении и исповеди были сохранены, как и в лютеранских церквях. Дух Эразма сказался в признании оправдания верой, за которое в самом Риме боролись друзья нового направления, вроде Поля и Контарини, — в отвержении чистилища, индульгенций, служб за умерших, в допущении молитв за них и в сохранении церковных обрядов без существенных изменений.
Как ни громаден был переворот в учении, конвокация не выказала ропота, и «статьи» были разосланы генеральным викарием по всем графствам для исполнения под страхом наказания. Преобразование проводилось постепенно, рядом дальнейших предписаний короля. Хождение на богомолья было запрещено, огромное число праздников сокращено, почитание икон и мощей порицалось в словах, представляющих почти копию протеста Эразма. Его горячий призыв к переводу Библии, стихи которой ткач мог бы повторять за своим челноком, а пахарь — петь за плугом, был, наконец, услышан. В начале министерства Норфолка и Мора, король, запрещая обращение лютеранского перевода Тиндаля, обещал новый английский перевод Священного Писания; но в руках епископов работа затянулась.