Это восстание было только предвестником грозного союза Шотландии, Кемберленда, бриттов и датчан запада и востока. Победа короля над этой лигой при Брунанборе, воспетая в знаменитой песне, казалось, сокрушила надежды датчан, но тем не менее дело полного их покорения было еще впереди. После смерти Этельстана его преемник — Эдмунд — столкнулся с новым восстанием в Дейнло, поддержанным и Пятью городами; заключенный архиепископами Одо и Вульфстаном мир установил опять, как в дни Альфреда, Уотлинг-стрит границей между Уэссексом и поселениями датчан.
Эдмунд, однако, обладал всеми политическими и военными талантами, и вскоре Дейнло было вынуждено снова признать его власть; для противодействия датчанам он заключил союз с шотландцами и обеспечил себе помощь их короля, отдав ему в лен Кемберленд. Достигнув таких успехов, Эдмунд внезапно погиб. Однажды, когда он пировал в Пеклечерче, за королевский стол сел разбойник Леофа, ранее изгнанный королем, и замахнулся мечом на виночерпия, велевшего ему уйти. Эдмунд бросился на помощь к своему тану, схватил разбойника за волосы и повалил его на пол, но Леофа успел смертельно ранить короля прежде, чем подоспела помощь.
Полное устройство Уэссекса было совершено, в конце концов, не королем и не воином, а священником, ставшим после смерти Эдмунда во главе управления; это был Дунстан, открывший собой тот ряд духовных государственных деятелей, который включал в себя Ланфранка, Уолси и Лода. Прошедшие со времени Дунстана девять веков всякого рода перемен и революций лишь еще более оттеняют замечательную личность этого человека. Он родился в деревушке Гластонбери, около церкви Ины. Его отец, Горстан, был человеком богатым, состоявшим в родственных отношениях с тремя епископами и многими танами. В доме своего отца хорошенький мальчик с прекрасными, хотя и жидкими, волосами пристрастился «к суетным языческим песням, вздорным легендам и погребальным кантатам» — обстоятельство, послужившее позже поводом к обвинению его в колдовстве. Там он приобрел также любовь к музыке и привычку носить с собой арфу во время путешествий и посещений знакомых. Бродячие ученые Ирландии оставляли в монастыре в Гластонбери свои книги так же, как и в монастырях на Рейне и Дунае, и Дунстан со всей страстью натуры предался изучению духовной и светской литературы. Его ученость сделалась повсеместно столь известной, что слухи о ней дошли и до двора Этельстана, но появление там ученого было встречено негодованием среди придворных, хотя многие из них и доводились ему родственниками. Даже когда Дунстан снова был призван ко двору самим Эдмундом, придворные выгнали его из королевской свиты, сбили его, когда он проезжал через болото, с лошади и со всей дикостью того времени втоптали его ногами в грязь. Дунстан после этого заболел горячкой, а выздоровев, от стыда и отчаяния стал монахом. Впрочем, в Англии того времени монашество было не более, чем простым обетом безбрачия, и в набожности Дунстана не было ничего аскетичного. Натура у Дунстана была веселой, гибкой, артистичной, способной к сильным привязанностям и к возбуждению таких же чувств в других.
Живой, обладавший отличной памятью, прекрасный оратор, веселый и остроумный, артист и музыкант, он был в то же время и неутомимым работником, касалось ли то книг, построек или ремесел. Всю свою жизнь он пользовался любовью женщин и теперь стал духовным руководителем высокопоставленной дамы, которая посвящала свою жизнь делам благотворительности и беседам с пилигримами. «Он всюду следовал за ней и любил ее самым удивительным образом». Когда сфера его деятельности расширилась, мы видим его окруженным целой свитой учеников, занимающихся литературой, игрой на арфе и живописью. Однажды некая леди пригласила его к себе для совета относительно рисунка на платье, который она вышивала; когда он вместе с ее девушками наклонился над работой, то его повешенная на стене арфа стала сама собой издавать звуки, показавшиеся изумленным слушательницам радостной антифонией.
Связи его с этим школьным миром прервались со смертью его покровительницы, но зато в конце царствования Эдмунда Дунстан снова был призван ко двору. Проснувшаяся опять ненависть придворных к Дунстану чуть не заставила его удалиться снова, но он был спасен таким обстоятельством: однажды король был на охоте; олень, за которым он гнался, разбился о чеддарские скалы, и лошадь короля остановилась на самом краю пропасти; перед лицом неминуемой смерти Эдмунд раскаялся в своей несправедливости к Дунстану. Его вызвали тотчас же по возвращении короля. «Оседлай коня, — сказал ему король, — и следуй за мной»; тут весь кортеж направился через болота к дому Дунстана, где Эдмунд дал опальному «поцелуй мира» и сделал его настоятелем аббатства Глэстонбери.