К концу месяца Решт окончательно очистили от всяческих признаков активного дженгелийского сопротивления, и город перешел под наше полное управление. На смену персидскому губернатору, бежавшему со своего незавидного поста, назначили военного губернатора, а под началом капитана Сирайта из полка королевы, который соперничал с майором Сондерсом в умелости и эффективности своих действий, была создана превосходная разведывательная служба. Таким образом, через пять месяцев после нашего первого опасного перехода в середине февраля, мы наконец обеспечили себе дорогу на Каспий. Керманшах, Хамадан, Казвин, Манджиль и Решт находились в наших руках, и оставалось только обезопасить собственно сам порт Казиан (Энзели).
Мы, в качестве меры предосторожности, еще некоторое время держали пикеты на дорогах, но боев больше не было, и Мирза Кучек-хан, преисполнившись благоразумия, стал просить мира.
Что касается возвращения в Казвин, то, пока мы дожидались долгожданного вызова из Баку, в этом довольно беспокойном городе предстояло проделать много важной работы. В Энзели майор Брауни из 44-го Индийского пехотного полка оказался очень способным командиром и упорно работал над тем, чтобы устранить всяческие помехи в порту, исходившие от Красной армии. По этому вопросу он вел тогда довольно деликатные переговоры, таким образом, возникла необходимость на некоторое время убрать с дороги несносный революционный комитет. Поэтому их пригласили навестить меня в Казвине, дабы обсудить некоторые важные секретные вопросы, связанные с обменом автомобилей на бензин и прочими сходными темами.
Рад сообщить, что они, даже без всякого давления с нашей стороны, приняли приглашение, и товарищ Челяпин со своей свитой явился в мою штаб-квартиру — весьма кроткого вида троица по сравнению со свирепыми и бескомпромиссными личностями прежних дней. У них возникло неприятное чувство, что их правление в Казиане быстро подходит к концу, и их предчувствия очень скоро сбудутся.
Они пробыли у меня в Казвине два дня — вполне достаточный срок для того, чтобы майор Брауни смог сделать все необходимое со своей стороны. Они обедали со мной, и мы пили за здоровье друг друга, находясь в весьма веселом расположении духа. Мы так много всего сделали вместе после опасных февральских дней, что наши общие воспоминания вызывали чуть ли не чувство дружбы.
Мы пытались выяснить точный характер их отношений с Кучек-ханом. Мы знали, что во время нашего первого визита в Энзели они тесно сотрудничали с ним, но в последнее время они делали вид, что это происходило только в силу обстоятельств, и Челяпин торжественно заверил меня, что теперь они разорвали все отношения с дженгелийцами.
Арестовать комитет только за то, что они большевики, стало бы ошибочным шагом и настроило бы против нас весь Баку. Очевидно, что для революционера не может быть хуже человека, чем контрреволюционер. Нас уже подозревали в подобных склонностях, и, если бы мы приняли курс действий, подтверждающий обвинения против нас, мы никогда не смогли бы приобрести какое-либо влияние в Баку. Поэтому в нашей программе должен быть только один параграф — абсолютное невмешательство в чисто внутренние дела революционеров. Поэтому единственным надежным основанием для нападения на комитет Энзели стало бы обвинение в сотрудничестве с нашими объявленными врагами, дженгелийцами.
При отъезде из Казвина товарищ Челяпин очень наивно выдал себя, отказавшись от сопровождения и сказав: «О, я уверен, что они нас не тронут. Я вывешу белый флаг на капоте машины, и они нас пропустят». Это делало совершенно очевидным, что они поддерживали дружеские отношения с дженгелийцами, и оставалось только добыть этому доказательства, чтобы иметь оправдания на случай ареста комитета, что мы и сделали несколько дней спустя при обстоятельствах, которые вскоре будут описаны.
Генерал Баратов все еще находился в Казвине, председательствуя в комитете, который предпринимал самые похвальные усилия для урегулирования претензий персов по поводу реквизиций для армии, не имея необходимых для этого средств, что представляло собой довольно-таки трудную задачу.