Британские коммандос

И в то же время мы не давали спуску нашим охранникам. Изводили их, обзывали, передразнивали и тому подобное. Думаю, мы чувствовали свое превосходство над гражданами отсталой аграрной страны. И опять же, противоречия между Востоком и Западом, совершенно разная логика. Они совершали множество глупостей, например пытались перевоспитать нас.

Некоторые из них воевали с начала тридцатых годов с японцами, а потом с армией китайских националистов. О многих сражениях с огромным числом пленных мы и не слыхивали.

Многие из них были просто крестьянами, которых забрали в армию против их воли, а когда они попадали в плен к коммунистам, то начинали действовать, как они, проводили земельные реформы и тому подобное. Короче говоря, коммунисты захватывали тысячи молодых крестьян, быстренько, за месяц-другой промывали им мозги, и в конце концов идеологически обработанные убеждались, что коммунисты правы, и вступали в Красную Армию. Так что китайские коммунисты считали свою тактику результативной. Китайский коммунист — это животное, которое верит в себя и в свою правоту. Многие были образованными людьми, видевшими в коммунизме единственный путь для Китая. Они не понимали, что на Западе большинство считает «коммунизм» непристойным словом. В общем, китайские коммунисты немало преуспели в своей идеологической реформе.

Когда мы явились в Корею, они считали нас разновидностью своего крестьянства. Они понятия не имели о жизни на Западе. Думали, что надо только заставить нас думать, как они, хотя, конечно, не помышляли о том, чтобы брать нас в свою армию. В первые дни в «Лагере 10» внушение проводилось в форме маленьких речей. Они уверяли, что не имеют к нам претензий, но большинство их попыток в промывании мозгов проваливалось, так как они обращались с нами, как со своими крестьянами. Я не знаю никого, кто подвергался бы психологической обработке, но читал, что это применялось в других местах.

В целом я понимаю это так: взяв нас в плен, китайцы хотели заставить нас смотреть на мир через призму марксизма, но плохое обращение не способствовало восприятию их взглядов и даже приводило к обратным результатам. Сталкиваясь с сопротивлением, они прибегали к пыткам и избиениям, и к чему угодно, это я не могу отрицать. Но все, что я говорю, основано на моем личном опыте. Я считаю, что, в общем, китайцы не пытались навязать нам свои взгляды силой просто потому, что это было бы бессмысленно. Они действовали, исходя из неправильного представления о жизни на Западе; они понятия не имели о западном образе жизни. Они не были глупы, просто наивны и неискушены, как и мы, в отношении их образа жизни и убеждений.

Вначале лекции проводились примерно раз в неделю. Мы тащились мили две до большого сарая, рассаживались, и какой-то парень разглагольствовал об империализме, интернационализме и прочем. Мы не хотели слушать. Нам было неинтересно. Мы интересовались только едой и тем, как бы согреться. Может, мы и обсуждали кое-что, но их неуклюжие попытки идеологической обработки провалились и где-то к концу 1951 года прекратились. Позже нам еще пытались внушить коммунистические идеи, но иногда мы просто соглашались, чтобы не спорить. Я впоследствии воспринял многие марксистские идеи, но не потому, что мне приказали, а потому что стал читать. Если вспомнить, то это случилось после того, как мы самоорганизовались, наладили еду и чистоту, то есть перестали умирать от голода.

Когда перестаешь голодать, то начинаешь интересоваться тем, что происходит вокруг. Я стал прислушиваться к их болтовне. Нам давали читать брошюры: некоторые, изданные коммунистической партией в Китае, другие — левыми организациями Америки. Кое-кто из нас стал проявлять интерес не столько к китайской точке зрения, сколько к марксизму. Я раньше никогда и не слышал о «Капитале», а там прочитал его трижды. Это заставило меня задуматься. На меня также сильно повлияли две брошюры Мао Цзэдуна: «О практике» и «О противоречиях». Сначала я понимал написанное с трудом, но с третьего-четвертого раза стал понимать смысл. Мао Цзэдун объяснял марксизм на китайском примере, так что пришлось познакомиться с общественным устройством Китая. Книги отвечали на вопросы, которыми сознательно или подсознательно я задавался всю свою жизнь. Например, когда мы совершали рейды в Японии, люди там иногда искренне удивлялись, обнаружив, что простые морские пехотинцы думают, имеют мысли.

К нам приезжал журналист Алан Уиннингтон (из лондонской «Дейли Уоркер»), и я попросил его достать нам книги. Ему удалось выслать нам из Китая много книг: русскую и британскую классику, в основном Диккенса, американских и других писателей. Когда Уиннингтон приехал в наш лагерь в первый раз, он мне не очень-то понравился. Показался высокомерным. Он был в китайском мундире и меховой шапке. Поговорив с ним, я лишь укрепился в своих впечатлениях: очень высокомерный англичанин, а то, что коммунист, так мне было все равно. Люди имеют право на собственные убеждения. Я же не придерживался никаких политических взглядов.