В XIX в. частные привилегированные школы (public schools), о чем уже говорилось, были основной кузницей кадров для религиозных деятелей, политиков, чиновников колониального аппарата. А именно здесь усвоение библейских заповедей считалось не менее важным, чем постижение знаний. Наряду с семьей и школой эти заведения внедряли в сознание будущей политической элиты ценности евангелизма. Так, доктор Томас Арнольд, управляющий престижным учебным заведением в Регби с 1827 по 1841 г., был убежден, что для его воспитанников понимание Нового Завета и гуманитарные знания более важны, чем естественные науки, т. к. только они могут влиять на поведение, принципы и чувства людей. Цель своей школы он видел в том, чтобы воспитывать христианских джентльменов, будущих достойных граждан и правителей не только Англии, но и всей империи[113]
.Взгляды Т. Арнольда разделяли многие директора привилегированных школ, занявшие свои посты позднее и, в частности, Дж. Уэллдон, руководивший Харроу в конце XIX в. О задачах своих будущих воспитанников он писал следующее: «Счастье их страны и их расы основывается на принципах служения истине, свободе, равенству и религии. Они должны нести эти принципы в мир. Но как бы высоки ни были эти принципы, люди не последуют за ними, если они не покажут пример собственного христианского поведения»[114]
.Многое из этих установок переносилось и на воспитание студентов в английских университетах, особенно в древних Оксфорде и Кембридже, где изучению религии отводилось значительное место и где участие в миссионерских экспедициях считалось почетным и престижным занятием. Естественно, все вышеизложенное не дает основания для идеализации британской элиты XIX в., включающей интеллигенцию, политических и религиозных деятелей, т. к., помимо изложенной христианской традиции, той же частью общества воспринималась и так называемая имперская идея. Согласно ей покоренные Англией заморские территории должны были обеспечивать жизнеспособность и престиж метрополии. Но одновременно патерналистская концепция о «бремени белого человека», популярная в метрополии на рубеже XIX–XX вв., предполагала моральную ответственность британского общества за своих заморских подданных, освоение ими христианских духовных ценностей, поиск путей к взаимопониманию.
Речь шла о цивилизаторской миссии «великой англо-саксонской расы», принявшей на себя «бремя белого человека» на этих землях[115]
. Рожденный в Бомбее английский поэт, прозаик и философ Р. Киплинг в поэме «Бремя белых» отмечал альтруизм своих соотечественников, хотя и не испытывал оптимизма в отношении будущего их деяний:В целом можно сказать, что ко второй половине XIX в., ознаменованной подъемом колониальной экспансии, британское общество было подготовлено и к духовной экспансии. Всплеск миссионерской активности на протяжении XIX в. явился подтверждением этого.
Один из деятелей американского миссионерского движения Руфус Андерсон отмечал в 1837 г., что «время мировой христианизации пришло, и знания о Боге вскоре заполнят землю подобно воде, наполняющей моря»[117]
. Признаки этого прихода Андерсон увидел в том, что евангельские церкви Англии и его страны подготовили почву для расширения христианского дома, а технический прогресс позволил пришельцам с Запада достичь самых отдаленных территорий.Большой вклад в просветительскую деятельность в колониях внесли шотландские миссионеры. Шотландский ученый и миссионер Дэвид Ливингстон (1813–1873), посвятивший исследованию Центральной Африки 20 лет своей жизни с 1850 по 1873 гг., был убежден, что распространение Евангелия не принесет пользы, если оно не будет связано с обучением населения элементарным знаниям и строительством железных дорог. При этом во всех делах исследователь считал себя в первую очередь миссионером. На памятнике, установленном Ливингстону возле открытого им и названного в честь королевы Виктории водопада на реке Замбези, написано: «Миссионер, путешественник, филантроп»[118]
. А на постаменте памятника запечатлен девиз ученого – «Христианство, торговля и цивилизация» («Christianity, Commerce and Civilization»)[119]. Церковью Англии Ливингстон чтился как «духовный строитель протестантского мира»[120].