— Нет, вовсе нет, но не лги и не говори, что все в порядке.
Я смотрю на него, делая глоток холодного чая из стакана передо мной, совсем маленький глоток.
— У тебя когда-нибудь была девушка? — выпаливаю я вопрос, честно говоря, мне любопытно, так как мы затронули тему девочек.
— Нет.
Я сейчас в ударе, будучи раздражительной, так что решаюсь спросить:
— Есть ли причина, почему?
— Не особенно. Просто не нашел девушку, которую хотел бы превратить в подружку — хотя не отрицаю факт, что мама пыталась меня сосватать.
— Как бы ты мог встречаться с кем-то из Англии, когда ты на другом конце света?
— Видеочаты? Плюс… — Он теребит салфетку под своим бокалом, разрывая ее на крошечные кусочки. — Я недолго пробуду на другом конце света. Возвращаюсь домой в конце года.
— Точно. Я все время забываю, что ты не отсюда. — Я смеюсь. — Я имею в виду, акцент — хорошее напоминание… и тот факт, что ты такой правильный.
Временами немного чопорный и прямолинейный, но не невыносимый.
— Не думаю, что кто-то раньше называл меня правильным. Изворотливым — да, правильным — нет.
— Не в лицо, но думаю, что есть много людей, которые думают, что ты говоришь как королева Елизавета.
— Я не говорю как королева Елизавета.
Он звучит таким обиженным.
— Тогда принц Чарльз?
— Перестань.
Я удовлетворенно вздыхаю и беру палочку моцареллы, разламывая ее пополам.
— Я рада, что мы занимаемся соседскими делами вместе.
— Соседскими делами. — Это заставляет его ухмыляться. — Как два приятеля, да?
— Точь-в-точь как два приятеля. Два братана.
— Эй, эй, не так быстро. — Эшли издает рвотный звук. — Не сравнивай нас с братанами.
— Почему ты ведешь себя как какашка на вечеринке? Я просто дразнилась. — Я кладу сырную палочку в рот и откусываю. — Я даже не просила тебя стукнуться кулаками или что-то в этом роде.
— Что такое «какашка на вечеринке»?
Он сейчас говорит серьезно, или в Британии не используют это выражение?
— Какашка на вечеринке — это ты, т. е. тот, кто не хочет веселиться. Дебби Даунер[16]
. — Я делаю все возможное, чтобы объяснить, но даже для меня объяснение звучит неубедительно. — Кто-то, кто не думает, что я выиграю поездку в Вегас.Плюс, ему, похоже, все равно на определение; ему просто не нравится, когда его обзывают.
Его лицо искажается, когда я вытаскиваю конец палочки моцареллы изо рта, и за ней следует о-о-о-очень липкая полоска сыра.
— Ты только что употребила «т. е.» в устном предложении?
Я продолжаю жевать, сознавая тот факт, что у него, вероятно, манеры за столом лучше, чем у меня.
— Давай сменим тему? Я серьезно.
— Подожди, так я «какашка на вечеринке», потому что говорю тебе, чтобы ты не надеялась выиграть отпуск в Лас-Вегасе? Сейчас, между прочим, середина семестра. Ты, — он указывает на меня, — никуда не сможешь поехать. Ты, — снова указывает, — получаешь стипендию. Ты не сможешь улететь с бухты-барахты, когда тебе заблагорассудится.
Я оскорбленно встряхиваю волосами.
— Смогу, если это будет в выходные.
Эшли фыркает.
— И кого ты собираешься взять с собой? На сколько человек это рассчитано?
— Эм… два.
Еще одно фырканье, настолько возмущенное, что я обижаюсь.
— Я должна взять тебя, если выиграю, просто чтобы помучить тебя.
— Договорились, — кивает он. — Я настолько уверен, что ты не выиграешь поездку, что, если выиграешь, я с радостью поеду и позволю тебе таскать меня повсюду — мы посмотрим и сделаем все, что ты пожелаешь.
Музыка для моих ушей.
Это было бы мечтой!
— В пустыне есть достопримечательность под названием «Семь волшебных гор» — это разноцветные скалы. Что-то вроде Стоунхенджа. Они выглядят так круто, и я хочу сфотографироваться там.
Эшли достает свой телефон, и, бросив взгляд через его плечо, я вижу, что он гуглит «Семь волшебных гор».
— Это не достопримечательность, а художественная инсталляция, и никогда больше не сравнивай ее со Стоунхендж.
— Видишь? Какашка. На. Вечеринке.
— Я не пытаюсь разрушить твою мечту, Джорджи. Просто не ожидай слишком много.
Как насчет того, чтобы позволить мне беспокоиться о моих ожиданиях и перестать быть таким кайфоломщиком?
— Хорошо, мистер Ведро холодной воды.
Он снова выглядит сбитым с толку, и, честно говоря, этот языковой барьер, из-за которого тот не понимает — или отказывается понимать — мои тупые шутки, действует мне на нервы.
Так расстраивает.
Все, что я пытаюсь сделать, это посмеяться и помечтать наяву вместе со своим пивом и закусками; разве я прошу слишком многого?
Я переключаюсь с сыра на начос, зачерпываю мясо и апельсиновый соус, отправляя их в рот.
— Если этому суждено случиться, значит, так тому и быть, — наконец говорит Эшли, присоединяясь ко мне за закусками.
Мы снова погружаемся в дружескую тишину, музыка, льющаяся из динамиков, — единственный звук, который я хочу слышать прямо сейчас.
Почему я так раздражена?
В чем моя проблема?
И почему он прикасается ко мне всякий раз, когда двигается? Мог ли он быть еще больше?
Фу.