– Ага… Минут через десять после того, как о её смерти сообщили в программе новостей. Я помню, ты как раз рассчитывал кинетические уравнения, мы с Труди полезли в Интернет, надеясь выудить какие-нибудь ещё факты, а народ уже вовсю вопил о том, что Диану и её парня убили агенты не то ЦРУ, не то британской разведки, не то израильской. Кретины!
– Да, – сказал Дарвин. – Но наша реакция не выходила за рамки… чего?
Лоуренс нахмурил брови и снова пристально посмотрел на Дарвина.
– Профессионального интереса. А что, с этим какие-то проблемы? Это был довольно интересный случай, и средства массовой информации, как всегда, переврали все факты. Было очень интересно разобраться, что же там произошло на самом деле. И мы оказались правы… Правы во всем, вплоть до неизвестной второй машины, и алкоголя, и скорости машины во время аварии. И мы не участвовали во всеобщей идиотической оргии публичной скорби, потому что все это – просто дерьмо на палке, раздутое репортерами всех мастей до сумасшедших размеров. Если мне хочется поплакать по умершим, я еду на кладбище в Иллинойс, где похоронены мои родители. Не пойму, Дар, в чем дело? Что тебе не так? Мы что, как-то неправильно реагировали? Ты это хочешь сказать?
Дарвин покачал головой.
– Нет, – сказал он, а потом ещё раз повторил: – Нет, мы-то как раз реагировали совершенно нормально.
Вечером, у себя дома, Дарвин никак не мог сосредоточиться. Ни один из случаев, которые они с Лоуренсом сегодня проинспектировали, не требовал значительной реконструкции. Случай с пистолетом на ночном столике был чуть занятнее прочих – но не намного. Три недели назад Дар и Лоуренс расследовали обстоятельства по иску, где подросток сунул револьвер за пояс и отстрелил себе почти все гениталии. Семья подала иск против районной школы, хотя девятиклассник в тот день прогуливал уроки. Мать и её сожитель потребовали у школы материальную компенсацию в размере двух миллионов долларов под тем предлогом, что администрация школы должна следить за тем, чтобы шестнадцатилетний подросток не прогуливал уроки.
У Дара лежало ещё штук двадцать дел, над которыми можно было поработать, но он бесцельно бродил по квартире, вынимал книжки с полок и ставил их обратно, потом проверил электронную почту и обратился к своим шахматным партиям по Интернету. Из двадцати трех партий лишь две потребовали какой-то сосредоточенности. Только студент-математик из Чапел-Хилл в Южной Каролине и финансовый плановик из Москвы – это надо же, в Москве есть финансовые плановики! – доставляли ему некоторые затруднения. Московский знакомый Дарвина, Дмитрий, дважды выиграл у него, и один раз игра закончилась вничью.
Дар просмотрел электронную почту, подошел к настоящей шахматной доске, на которой у него были расставлены фигуры для игры с Дмитрием, передвинул белого коня соперника и задумался, недовольный результатом. Да, над этим стоило поразмыслить.
Когда позвонила Сидни, Дар очень удивился.
– Привет! Хорошо, что я застала тебя дома. Ты не будешь возражать против хорошей компании?
Дар задумался только на долю секунды.
– Нет… То есть, конечно, я буду рад тебя видеть. Ты где сейчас?
– В холле возле твоей квартиры, – сказала Сил. – Твои полицейский охранник даже не заметил нас, потому что мы зашли с черного хода – с очень подозрительным свертком в руках!
– Вы? – переспросил Дар.
– Я не одна, с другом, – пояснила Сидни. – Так мне стучать?
– Не нужно, я и так открою, – сказал Дарвин. Сидни принесла с собой действительно очень подозрительный сверток. Дар догадался, что это скорее всего ружье или винтовка, завернутая в кусок парусины. Приятель Сидни оказался потрясающе красивым латиноамериканцем, на несколько лет моложе Сид и Дара. Он был среднего роста, довольно стройный, но с очень развитой мускулатурой. Волнистые черные волосы парень зачесывал назад. Одет он был в брюки и плотную ветровку цвета хаки, серую рубашку-поло и ковбойские сапоги и чувствовал себя в этой одежде легко и непринужденно. Даже ковбойские сапоги выглядели на нем совершенно естественно – особенно по сравнению с тем впечатлением, которое производил маскарадный наряд Далласа Трейса.
Парень представился как Том Сантана. Его крепкое рукопожатие тоже было полной противоположностью рукопожатию Далласа Трейса – Трейс стремился поразить своей сокрушительной силой, а этот парень был просто очень сильным и, как вежливый джентльмен, сдерживал свою силу.
– Я слышал о вас, доктор Минор, – сказал Том. – Ваши реконструкторские работы очень ценятся. Удивительно, что мы раньше не встречались.
– Можно просто Дар, – сказал Дарвин. – Я не слишком выставляю напоказ свою работу. Но ваше имя мне тоже кое о чем говорит. Том Сантана… Вы начинали работать в отделении инсценированных аварий, потом, в девяносто втором, перешли в отдел борьбы с мошенничеством… И работали тайно, под прикрытием. Это вы вывели на чистую воду камбоджийскую и вьетнамскую банды в девяносто пятом и посадили двух адвокатов за решетку.
Сантана улыбнулся. У него была улыбка кинозвезды, только без свойственного кинозвездам самодовольства.