Бритва Дарвина

Он вытащил из-под кровати "Ремингтон-870" и коробку патронов, вставил пять толстых патронов в магазин и сел на кровать, положив дробовик на колени. На левой стороне ружья, повыше и немного впереди от предохранительной скобы над спусковым крючком, была выбита надпись: "Ремингтон-870 Экспресс Магнум". Эта надпись означала, что дробовик выпущен позже 1955 года, когда "Ремингтон-870" усовершенствовали – чтобы к нему подходили и современные трехдюймовые патроны "магнум" двенадцатого калибра, и старые, длиной два и три четверти дюйма.

Дар снял блокировку с тяг, соединяющих затвор с цевьем, передернул затвор… Синеватая сталь ствола и запах ружейного масла вызвали в памяти картины из далекого детства – как он вместе с отцом и дядей охотился на уток и фазанов на юге Иллинойса… Прохладное осеннее утро, под ногами хрустят ломкие стебли кукурузы, позади легкой трусцой бегут послушные охотничьи собаки…

Дарвин спрятал ружье обратно под кровать и закрыл глаза. Его преследовали яркие видения, но не то, что он видел недавно, не разлетающиеся осколки зеркала… Перед глазами у него стояла другая картина – туфли и ботинки, разбросанные по траве. Самые разные туфли и ботинки – и лаковые мужские туфли, и детские кроссовки, и женские босоножки. После каждой авиакатастрофы первое, на что обращают внимание следователи, – огромное количество самой разной обуви, разбросанной вокруг места катастрофы. Это замечают даже раньше, чем запах авиационного горючего, куски покореженного и обожженного металла, куски человеческих тел.

Для Дарвина это всегда было показателем чудовищной кинетической энергии, которая выделяется при падении самолета, – она так велика, что обувь, даже надежно застегнутая, почти никогда не остается на телах погибших. Почему-то это казалось Дарвину очень унизительным. Дар вспомнил о туфлях в случае с гибелью Ричарда Кодайка – или Ричарда Трейса. Молодого человека буквально выбросило из правой туфли, но туфля оказалась на неправильном месте – Дженни Смайли сдала фургон назад слишком далеко, когда второй раз переехала Ричарда. "Парень не слишком крепко стоял на ногах…" Дар живо представил, как Даллас Трейс говорит эту фразу какому-нибудь приятелю из загородного клуба.

Когда совсем стемнело, Дарвин подошел к книжному шкафу и взял с полки потрепанный том стоиков. Он начал с Эпиктета, но потом перелистал вперед, до Марка Аврелия – "Размышления", книга двенадцатая. За последние десять лет Дарвин так часто читал и перечитывал эту книгу, что некоторые страницы запомнил наизусть, и они звучали в его памяти как заклинание: "Три вещи, из которых ты состоишь: тело, дыханье, ум. Из них только третье собственно твое, остальные твои лишь в той мере, в какой надо тебе о них заботиться. Если отделишь это от себя, то есть от своего разумения, все прочее, что они говорят или делают, или все, что ты сам сделал или сказал, и все, что смущает тебя как грядущее, и все, что является без твоего выбора от облекающего тебя тела или прирожденного ему дыхания, и все, что извне приносит вокруг тебя крутящийся водоворот, так чтобы изъятая из-под власти судьбы умственная сила жила чисто и отрешенно сама собой, творя справедливость, желая того, что выпадает, и высказывая правду; если отделишь – говорю я – от ведущего то, что увязалось за ним по пристрастию, а в отношении времени то, что будет и что уже было, и сделаешь себя похожим на Эмпедоклов "сфер округленный, покоем своим и в движении гордый" и будешь упражняться единственно в том, чтобы жить чем живешь, иначе говоря, настоящим, – тогда хоть оставшееся-то тебе до смерти можно прожить невозмутимо и смело, в мире со своим гением".

Дар закрыл книгу. Эти строки – и множество других строк, похожих на эти, – помогли ему найти покой после того, как Барбара и маленький Дэвид погибли в авиакатастрофе в Колорадо, после того, как он сам чуть не сошел с ума и совершил попытку самоубийства.

Дарвин отчетливо помнил короткий сухой щелчок, когда боек отцовского ружья ударил по капсюлю патрона – и он не выстрелил, не выстрелил… Это был единственный случай, когда отцовское ружье дало осечку. Дар потом много раз просыпался среди ночи, слыша сухой щелчок этой осечки, – и находил успокоение в благоразумии стоиков.

Но в эту ночь и стоики не помогали.

Дар убедился, что жалюзи закрыты, проверил, на месте ли дверная цепочка. Он очень устал за день – но спать не хотелось. Дарвин не доверял снотворным таблеткам – он видел слишком много несчастных случаев, связанных с приемом снотворного, похожих на случай мистера Хаттона, который спросонья схватил пистолет вместо трубки, когда зазвонил телефон.

Зато Дар знал, как прекрасно усыпляет чтение творений Эммануила Канта, и он читал Канта до тех пор, пока не начал засыпать.

В дверь постучали. Дар уже потянулся за спрятанным под кроватью дробовиком, но стук был очень знакомым – так обычно стучал Лоуренс.