— Ты и правда хороший парень, Марк, — говорит Вики, вырывая меня от моего пульсирующего страха. Ебаные американские горки. Я даже не могу разговаривать. Думал, когда я стану старше, все будет проще. Нихуя.
Ее большие голубые глаза смотрят испуганно. Я хочу утонуть в них. И почти не реагирую на худший комплимент, который кто-то такой, как я, может получить:
— Я люблю тебя.
Вики поднимает свою голову, смотрит на меня, и радость и боль проглядывают через ее слезы. Пузырь соплей взрывается в одной из ее ноздрей. Я передаю ей салфетку.
— Ох, Марк, спасибо, что ты сказал это первый! Я скучала по тебе. Боже, я пиздец, как люблю тебя, и думала, что я все проебала!
Я, блять, не умею получать столь высокие признания. Шутливо отвечаю, чтобы уменьшить невыносимое напряжение и ком внутри себя:
— Если ты говоришь о своем носе, то да. Если ты имеешь в виду тебя и меня, я боюсь, ты так просто не отделаешься.
Вики душераздирающе меня целует. Я чувствую, как соленые выделения капают на наши губы, и это любовь. Мы долго сидим, не обращая внимания на недружелюбный взгляд менеджера, и разговариваем о ее сестре. Ханна умерла в автокатастрофе в Дубае, где она была в отпуске от работы — организации, помогающей в Африке. У водителя на встречной полосе случился сердечный приступ, он потерял контроль и врезался лоб в лоб с ней, убив ее моментально. Как ни странно, он выжил, получив пару царапин. Вики смотрит на часы, и чувствуется, что она долго откладывала это:
— Нам нужно идти на церемонию, — говорит она.
Я плачу молодой девушке, оставляю неплохие чаевые. Она оценивающе улыбается, пока менеджер провожает нас недовольным взглядом. Выходим и идем через Королевские Сады вдоль травянистых берегов реки Эйвон.
— Тут красиво. Хотелось иметь больше времени, чтобы увидеть Старый Сарум и Стоунхендж.
— Дорогой, нам придется продолжить этот роман, вернувшись в Лос-Анджелес, твой акцент стал жестче, мне сложнее понимать тебя, — она
— И правда! Слишком долго здесь нахожусь в последнее время, вижусь со старыми друзьями.
— Мне страшно видеть своих, они были и друзьями Ханны.
Ебать, хотел бы я забрать ее боль, но это говорит элемент нарциссизма в любви. Это не твое. Все, что ты можешь сделать — быть тут.
Наверное, грубо так говорить, но большая шахматная стена на главном задние и башне крематория Солсбери — самое красивое, что я когда-либо видел. Когда скорбящие встречают друг друга, я оставляю Вики с ее мрачной обязанностью встречать гостей. Служитель, который замечает, что я любуюсь архитектурой, объясняет, что проектировали объект скандинавы. Меня это воодушевляет, а не делает мрачным; напоминает мне трип на DMT, это будто отправная платформа в следующую жизнь. Тем не менее, похороны — дерьмо, ведь это смерть молодой девушки. Очевидно, я не знал Ханну, но излияние чувств, горе и мучение — доказательство, что ее сильно любили. Они говорят о работе Ханны в VSO, с кульминацией в NGO в Эфиопии и Судане, потом — о работе в фонде по борьбе за права человека в Лондоне. Она именно тот человек, который никогда не причинил никому вреда, таких мало; она ушла, как благодетель.
— Хотел бы я с ней познакомиться, мне жаль, что я ее не знал, — говорю Вики.
Вместо этого я встречаюсь с оставшейся семьей Виктории и ее друзьями. Потускневшая жизненная сущность застыла в глазах матери и отца глазах, будто их опустошило и сломало. Я потерял двух братьев и мою ма, но я даже представить себе не могу, как они смогут вернуться к прежней жизни. Вики помогает, а они цепляются за нее. Они видят связь между нами и, похоже, что их это устраивает. Наверное, они хотели, чтобы я был моложе. Согласен, я думаю также.
Каждые похороны заставляют меня думать о людях, которых я знаю. О том, что мне нужно проводить больше времени с ними. Уйдет буквально пара минут для тестирования этого решения и я включаю свой телефон после церемонии в часовне. Читаю старый е-мейл от Виктории. Она не бросала меня, она предполагала, что это
— Марк, это Элисон. Элисон Лозинска.
— Я знаю кто ты, Эли. Я узнал твой голос. Как ты?
— Хорошо. Но Дэнни...
— Спад? Как он?
— Его больше нет, Марк. Он умер утром.