— Так бывает, — говорю я и рассказываю им историю о знакомом в музыкальной индустрии, который встретил Паффа Дэдди. — Он говорит ему: «Ты знаешь, что в Англии твое имя означает гомосексуальный педофил?»
— Так и есть, — говорит Больной. — Кто консультирует этих уебков?
Когда мы приезжаем на стадион, вдруг понимаю, что я — комок нервов. Понимаю, что «Хибс» — как героин. Однажды я ширнулся после того, как бросил надолго, и почувствовал себя ужасно, тошнотворный отходняк за каждую дозу, которую когда-либо принимал. Теперь я чувствую россыпь разочарования, которая преследует меня, причем не просто с последней игры, а со всех непосещенных игр за последние двадцать лет. И это ебаные «Рейнджеры», команда моего отца.
Но я не могу поверить, что это возможно — пойти на большую футбольную игру с Бегби, чувствовать себя так расслабленно и не волноваться о вероятном насилии. Вместо сканирования толпы, как раньше, его взгляд прикован к полю. Когда звучит свисток, Больной тревожится, его болтовня натягивает мои ебаные нервы до предела. Он отказывается сидеть, стоит в проходе, несмотря на ворчание официантов за нашими спинами.
— Они никогда не позволят нам уйти отсюда с «Кубком». Ты знаешь это, да? Этого просто не произойдет. У судьи масонские инструкции, чтобы гарантировать это. УЕБОК!! СТОУКС!!
Мы прыгаем абсолютно как, блять, сумасшедшие! Из-за красного дыма за воротами «Рейнджеров» я понимаю, что Стоукс забил. Их половина стадиона стоит неподвижно. Наша половина — прыгающее зеленое море. Кроме бедного Спада, который не может двигаться, просто сидит и крестит себя.
— Вставай на свои ноги, ты, тупой мудень! — кричит парень сзади нас, разлохмачивая ему волосы.
У нас все хорошо. «Хибс» играют уверенно и твердо. Я смотрю на Франко, Больного и Спада. Мы забиваем каждый мяч с ними. Все идет отлично. Слишком, блять, отлично: это должно случиться. Все становится пиздец мрачным. Миллер уравнивает счет, и я сижу в мертвом оцепенении, ожидая свистка об окончании первого тайма. Я оплакиваю жизнь, которая могла бы быть, думаю о Вики и как я крупно проебался, а затем мы с Больным идем в туалет. Все забито, но мы захватываем кабинку для белого.
— Если «Хибс» выиграют эту игру, Марк, — говорит он, пока делает две толстые дорожки, — я никогда не буду уебком с женщинами. Даже с Марианной. Это она замутила все эти проблемы с Юэном, а потом — с Саймом. Самое смешное, я пытался дозвониться ей. Обычно она ждет-не дождется моего звонка; ее трусики падают на щиколотки быстрее, чем Стоукс забивает в ворота. Теперь, очевидно, ей надоели мои игры. И самое странное, — его темные глаза грустно блестят, — я скучаю по ней.
Я не хотел останавливаться на Марианне. Больной относился к ней все эти годы как к дерьму, но в его голосе всегда странная доля уважения.
— Я знаю, о чем ты говоришь, — говорю я. — Если «Хибс» выиграют Кубок, я попытаюсь привести в порядок дела с женщиной, с которой я встречался в Лос-Анджелесе. У меня были настоящие чувства к ней, но я проебался, как и ты, — говорю я. — И я буду следить за Алексом.
Мы жмем друг другу руки. Это кажется совершенно жалким, и так оно и есть: два обнюханных дрочилы в туалете планируют свое будущее, исходя из результата футбольной игры. Но мир настолько сейчас ебанутый, что это кажется разумным развитием событий. Потом мы возвращаемся, и эйфория от кокаина все еще прожигает, когда Холидэй бьет по воротам из ниоткуда, выводя «Рейнджеров» вперед. В который раз парень за нами просит Больного сесть. Бегби начинает размеренно дышать. В этот раз Больной слушается, садится и кладет голову на руки. Спад стонет в глубокой боли от недавно принесенных ему физических увечий. Только Бегби кажется безразличным, демонстрируя странную расслабленную уверенность.
— У «Хибс» все получится, — говорит он, подмигивая.
Приходит сообщение от моего отца, который смотрит игру по телевизору:
— Мы так глупо понадеялись, — рычит Больной. — Я говорил тебе, это в стиле «Хибс», всегда, блять, проигрывать. И им еще нужно сделать обязательные пенальти. 3-1 в пользу «Рейнджеров»: гонят в ебаный центр.
— Заткнись, — говорит Бегби. — Кубок наш.
Должен признать, что я в одном лагере с Больным. Так устроен мир. Нам не предназначено взять Кубок. Я чувствую подавленность, так как у меня полет на Ибицу в шесть утра из аэропорта Ньюкасла, где мы встречаемся с Карлом, который даст гиг в клубе «Амнезия». По крайней мере, я высплюсь, так как вечер будет короткий. Он будет еще сильнее подъебывать меня дерьмовым счетом 1902 года — 5-1.
И вот оно, уже на моем телефоне: