Брюс. Дорогами Петра Великого

Деньги, конечно, артерия войны, но у царя была ещё и своя забота: кому доверить армию, оставляя её на зимних квартирах — Огильви или Данилычу? Несогласие между этими двумя воителями зрело великое, а Петру надобно было срочно быть в Москве: восстала Астрахань, бунтовали башкирцы, рос казачий бунт на Дону, всюду потребно было царское око и тяжёлая царская длань. Пётр нашёл выход: «Доверю-ка я общую команду своему союзнику Августу! Перед его величеством, первым королём Речи Посполитой смирятся и спесивые иноземцы вроде Огильви, и задорные «новики» вроде Сашки Меншикова».

В Гродно Пётр так и поступил, объявив своим генералам, что кампания 1705 года закончилась, и Каролус, по всему видно, стал на зимние квартиры в Варшаве. Его, Петра, ждут великие дела в Москве, и он доверяет своё войско другу, союзнику и соседу — королю Августу. Генералы послушно склонили головы, а Август раздулся как павлин: ещё бы — теперь у него пятьдесят тысяч солдат в Гродно и Тикоцине! А главное, в его тощем кошельке весело бренчали двести тысяч царских талеров!

Но, покидая Гродно, Пётр вызвал для доверенного разговора Аникиту Репнина, Михайлу Голицына и Якова Брюса.

— Вот что, отцы-командиры! — напутствовал их царь. — Доверяю тебе, Аникита Иванович, армию, тебе, князь Михайло, гвардию, а тебе, Яков, артиллерию. Чтобы во всём был порядок! Но генеральной баталии шведу не давать! Тут вам и король Август, и фельдмаршал Огильви не хозяева! Это мой царский наказ!

Отъезжая от армии, Пётр был уверен, что швед из Варшавы до лета не двинется. Но король Карл имел особую армию, составленную из крестьян-северян. Такая армия способна была воевать и зимой. И в конце декабря, на Рождество 1706 года, перешла через замёрзшую Вислу и двинулась на российское воинство, беспечно отдыхавшее на зимних квартирах.

Первыми отступили драгуны Меншикова: от Варшавы проскакали мимо Гродно на Минск. Данилыч не желал подчиняться ни королю Августу, ни фельдмаршалу Огильви.

Затем ночью из русского лагеря сбежал и главнокомандующий Август со всей своей кавалерией, да ещё захватив с собой отряд русских драгун. Бегать королю было не впервой, а отчего не бежать, коли весело бренчит тугой кошелёк?

Пехота осталась в Гродно. Огильви не последовал ни за Меншиковым, ни за королём. Но русские солдаты недаром несколько месяцев крепили Гродно: когда шведы появились перед крепостью, атаковать они не решились. На обледеневшем валу плечом к плечу стояли армейские полки Аникиты Репнина и гвардия Михайлы Голицына, а с бастионов уставились тяжёлые полевые орудия Якова Брюса. Даже горячий шведский король, осмотрев укрепления Гродно, не решился пойти на приступ, приказал отступить на несколько вёрст и начать блокаду крепости.

Но Новый год в Москве для Петра был решительно испорчен, когда прискакавший гонец привёз известие о бегстве Августа, отступлении Меншикова и о блокаде армии Огильви в Гродно.

Ох, как жалел Пётр Алексеевич, что, зная о ненадёжности союзничка, выдал-таки ему субсидию.

— Ведь для сего королька деньги не артерии войны, а цели всех его кампаний, — зло сказал Пётр главе Преображенского приказа Ромодановскому и в тот же вечер, прямо с новогодней ассамблеи, помчался в Минск, к армии.

Меншикова Пётр встретил за Смоленском в Дубровно. Светлейший стоял перед царём не без смущения. Ведь его кавалерия прозевала шведов у Варшавы, пока весело праздновала Рождество в Пултуске. И надо же было ему отписать царю с того праздника, что в Варшаве, мол, всё смирно и шведский король Каролус отдыхает на зимних квартирах. А коварный швед в тот же час перешёл по льду Вислу и двинулся на Гродно. Драгуны Меншикова оказались отрезаны от пехоты и гвардии в Гродно, и пришлось скакать светлейшему князю в обход прямо на Минск, а дале навстречу царю в Дубровно.

В Гродно же никто не ждал шведов, и теперь Огильви трубил на всю армию, что он, Меншиков, праздновал труса — ускакал от шведа во всю прыть, бросив в бегстве поводья. На воинском совете в Гродно Огильви, не стесняясь, попрекал Меншикова в трусости и коварстве. Король Август, как командующий войсками, на вопросы русских генералов: что же делать пехоте, когда её бросила кавалерия? — просто не отвечал.