Брюс. Дорогами Петра Великого

Приняв командование летучим корволантом, призванным разбить Левенгаупта, Пётр взял на себя несравненно более трудную и рискованную задачу, нежели была задача Шереметева, состоявшая в простом преследовании армии шведского короля. Главные силы шведской армии хорошо были известны. Корпус же Левенгаупта был полной загадкой для русской штаб-квартиры. Неведомы были ни его силы, ни местонахождение. Что касается состава, то по-прежнему исходили из тех восьми тысяч, что были у Левенгаупта под Мур-Мызой в Курляндии, где он в 1705 году нанёс поражение Борису Петровичу Шереметеву. Вести же о пути шведского корпуса были самые противоречивые. Его отряды видели и в Полоцке, и в Витебске, и в Орше, и отряды эти там действительно бывали. Идя на соединение с Карлом, Левенгаупт беспощадно выколачивал хлеб, фураж и прочие припасы в Курляндии, Лифляндии и Белоруссии, на своём пути всюду рассылая фуражиров. Получая столь противоречивые сведения, Пётр шутливо отписал Фёдору Апраксину в Петербург из деревушки Соболево, где расположился штаб летучего корволанта: «Господин Левенгаупт удаляется от нас, яко Нарцисс от Эхо». Но пока не отыскался точный след Левенгаупта, царь, хотя и шутил и бодрился, на деле был тревожен: «А ну упустим шведа, и Левенгаупт доставит свой огромный полевой магазин армии Карла? У него будет тогда всего в достатке, чтобы снова попытаться прорваться на Московскую дорогу».

В столице меж тем, как доносил князь-кесарь Ромодановский, было весьма неспокойно. Мутили воду раскольники, предсказывая скорый конец Антихристу (Пётр давно ведал, что для старообрядцев он — Антихрист, и иногда пугал своих иноземных гостей, предлагая в шутку отслужить чёрную мессу), ходили слухи о новых мятежах башкирцев, простой люд поджидал ватаги булавинцев. А в верхах бояре много судачили об аресте русского посла в Лондоне. Мол, де и Англия супротив нас, так куда уж воевать против Каролуса, смирившего всех наших союзников. Лучше поскорее мириться, вернуть шведу все невские болота, заодно с чёртовым Петровым парадизом. В конце донесения князь-кесарь и сам спрашивал, не пустые ли то слухи об аресте русского посла в Лондоне и как ему в таком случае обращаться с английским послом в Москве сэром Чарльзом Витвортом?

Самое обидное, что слухи на сей раз были не пустые. Арест русского посла Матвеева в Лондоне была сущая правда!

Пётр отложил письмо Ромодановского и зло стукнул кулаком по столу. Но мужицкий стол был сработан на славу, из крепких дубовых досок — царский тяжёлый кулак он выдержал. Пётр потёр ушибленную в горячке руку, встал и, не набрасывая плаща, в одном зелёном Преображенском мундире вышел во двор, где была выстроена сборная команда охотников из гвардейских и драгунских полков, вызвавшихся идти в поиск.

Сентябрь стоял небывало холодный, и Пётр невольно поёжился от ледяного ветра, дующего, должно быть, с Балтики. Однако же солдаты и под ледяным ветром держались браво: грудь колесом, ружьё на караул, глазами ели царя. Поздоровались бодро, весело. «С такими молодцами да Петербург шведу отдать! Не бывать этому! Пусть старые пни в Москве о том и не мыслят!» Пётр повеселел, подозвал офицеров.

Среди приглашённых в царский походный кабинет офицеров и генералов был и генерал-поручик от артиллерии Яков Вилимович Брюс. Но беседовать с ним государь хотел не об артиллерийских делах, а о высокой дипломатии. Ведь арест русского посла в Лондоне Андрея Артамоновича Матвеева, как подтверждало донесение канцлера Гаврилы Ивановича Головкина, оказался не выдумкой, а печальной истиной. И с кем, как не с Брюсом, знатным выходцем с британских туманных берегов, мог посоветоваться Пётр в своём маленьком солдатском лагере, откуда он сочинял протестное письмо английской королеве Анне.

— Возьми, Яков, почитай весточку от нашего посла в Лондоне, твоего друга Андрея Матвеева. Его судебные приставы за ничтожный должок в пятьдесят фунтов стерлингов тамошнему купцу-угольщику и торговке кружевными манжетами, средь белого дня, в центре Лондона задержали и бросили в долговую тюрьму на Вич-стрит.

Яков не хотел поначалу сему верить, но он хорошо знал почерк своего давнего приятеля и стиль его писем и сразу уверился, что всё в этом письме посла канцлеру Головкину правда.