Брюсов Орден. Ради лучшего будущего

— Как это — зачем? — кажется, искренне не понял меня напарник. — В гостях — оно, может, и хорошо, но дома-то всяко лучше! Да и миссия не закроется, пока Машина не выдернет засланца назад! А ты что, собирался навсегда в прошлом остаться? — недоуменно воззрился он на меня.

— Зачем ты убил Федьку? — вынужден был развернуть я свой вопрос. Слова прозвучали как-то буднично, совсем не чета тому урагану, что бушевал сейчас внутри меня.

— Федьку? — насупив брови, переспросил Панкратов. — А, ты про того бойкого казачка! — дошло до него наконец. — Что ж, встречный вопрос: а ты зачем убил Ковальского?

— Что? — осекся я. За бешеной круговертью наших похождений смерть уланского штабс-ротмистра была мной не то чтобы забыта — но как-то вытеснена на задворки сознания, толком не пропущена через себя. А ведь Виктор прав: всего несколько часов назад я собственноручно застрелил человека! Несколько часов — конечно, не считая двухсот с лишним лет, но так ли это важно?.. — Ну… Ковальский же первый пытался нас убить!.. — «на автомате» пробормотал я. — Я… Я защищался!

Оправдание вышло так себе — ярость несчастного штабс-ротмистра была направлена исключительно на моего напарника, не схватись я тогда за пистолет, лично мне, вероятно, ничего бы не угрожало, но, вопреки моему ожиданию, Панкратов удовлетворенно кивнул:

— Так и есть: ты защищался. И, что гораздо важнее, защищал нашу миссию. Плюс исправил мой прошлый прокол — за что тебе, кстати, отдельное спасибо. Свидетель — дело такое… Никогда не знаешь, где и как он тебе аукнется! Вот представь: пожалел я того казачка. Взяли мы — и гордо ушли из потока у него на глазах. Допустим даже, миссии это не навредило — обалдев от увиденного, Федька твой никому ничего не рассказал. Либо рассказал — да никто ему не поверил. Или вдруг поверили, но, пока странная история о растворившемся в воздухе императорском курьере дошла до ушей командования армией, менять планы было уже поздно. Все вроде бы хорошо, да?

Я машинально кивнул.

— А на самом деле — ничего хорошего! — назидательно поднял вверх указательный палец Виктор. С бинтами мой напарник уже благополучно управился: от страшной раны под ними остался лишь небольшой шрам. — Это же была не последняя наша миссия! И вообще, Ордена, и, надеюсь, моя лично — да и твоя тоже. Обязательно будут другие. И на что нам в них сдался новый Ковальский? Вот отправится кто-то из нас, скажем, в 1825-й, а там — этот самый Федька! Которого в 1812-м за его рассказ подняли на смех старшие товарищи-казаки. У Федьки, понятно, возникнут вопросы. Оно нам надо — на них отвечать?

— Да ладно, — отмахнулся я — уже без былой, впрочем, уверенности. — Какова вероятность, что пошлют именно нас, что мы наткнемся именно на него, что Федька нас узнает?..

— А какова была вероятность встретить в 1812-м под Борисовым Ковальского? — резонно возразил на это Панкратов.

— Тоже так… — вынужден был согласиться я. Но тут же спросил: — А почему, кстати, наша многомудрая Машина этого не предсказала?

— Вот чего не знаю — того не знаю, — развел руками Виктор. — Должна была просчитать, по идее… Разве что… — умолк он вдруг, не договорив.

— Что «разве что»? — не дождавшись развития мысли, уточнил я.

— Разве что все она прекрасно просчитала, но не сочла угрозу существенной, — с заметной ноткой сомнения в голосе предположил Панкратов.

— Ничего себе «несущественной»! — всплеснул я руками.

— Ну, мы же справились, — пожал плечами Виктор. — А значит, по дефолту, Машина была права… Если и в самом деле на это закладывалась, — тут же уточнил он все же.

— Глупый какой-то риск, — покачал я головой. — Всего-то и нужно было — направить нас к крепости другой дорогой! И ты бы пулю не схлопотал, и Ковальский был бы жив… Да и Федька тоже…

— Не был бы, — скривился мой напарник.

— Что? — не понял я.

— Не был бы жив твой Федька. Как и Ковальский! Пойми уже наконец: они оба лет двести как мертвы! Ну, ладно: сто пятьдесят! Как там было у классика: то, что мертво, умереть не может! — явно процитировал он что-то, но мне фраза знакомой не показалась.

— Теперь — мертвы, — не стал спорить с очевидным я. — Но могли бы прожить перед смертью долгую, полноценную жизнь. А мы…

— А может, и не нужно было, чтобы они ее прожили? — перебил меня Панкратов. — Может, их ликвидация — часть реализуемого плана?

— Зачем Машине их смерть? — не ждал я такого оборота.

— Ради лучшего будущего. Предположим, наглядевшись в отрочестве на ужасы войны, Федька вырос бы в серийного маньяка-расчленителя, а Ковальский… Не знаю, например, примкнул бы через двадцать лет к польскому восстанию и в самый неподходящий момент застрелил фельдмаршала Паскевича… А вообще, такие вопросы если кому и задавать, то разве что Гроссмейстеру или хотя бы Эф Эф… Но явно не мне с моим пятым градусом, — резюмировал он.

— Пятым? — быстро переспросил я. — Так у тебя же вроде четв… — и, не завершив фразы, осекся.