Брюсов

В вечер «чистки» задолго до начала в Большой аудитории музея народу набилось, пожалуй, больше, чем когда бы то да было. <…> На вечерах Маяковского публика была всегда шумна и активна. На этот раз публике было предложено принять непосредственное участие в «чистке поэтов»: решать вопрос о праве того или иного поэта писать стихи предстояло простым поднятием рук. Таким образом, публика, набившая зал до отказа, состояла из судей.

Председательствовал на вечере Осип Брик. После краткого выступления Маяковского началась «чистка». Одной из первых заочно «чистилась» Анна Ахматова. Маяковский прочел ее старое стихотворение «Сероглазый король»:

Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король!

Он обратил внимание слушателей на ритмическое сродство этого стихотворения с популярной до революции песенкой об ухаре-купце:

Ехал на ярмарку ухарь-купец.
Ухарь-купец, молодой удалец.

Он привел еще одно стихотворение поэтессы, более позднее, написанное после революции:

Думали, нет у нас ничего,
А как стали одно за другим терять, —
Стал каждый день
Поминальным днем…

Маяковский, помнится, острил насчет того, что вот, мол, пришлось юбку на базаре продать и уже пишет, что стал «каждый день поминальным днем». Когда Осип Брик поставил на голосование предложение Маяковского: запретить Анне Ахматовой на три года писать стихи, «пока не исправится», большинство поднятием рук поддержало Маяковского. Многие из молодежи, – сидевшие на полу, под самой эстрадой, поднимали по две руки.<…> Покончив с Ахматовой, Маяковский перешел к юным и совершенно никому не и перешел к юным и совершенно никому неведомым поэтам, добровольно явившимся на «чистку». <…> Маяковский несколькими острыми словами буквально уничтожал их и запрещал им писать. Некоторых присуждали к трехлетнему воздержанию от стихописательства, давали время на исправление. Публика потешалась, шумела, голосовала <…>.

Какой-то молодой человек прочитал стихотворение, одно из тех, какие во множестве печатались тогда во всевозможных журналах на серой бумаге. Профессионально написанное, холодное, ничем не интересное стихотворение. Маяковский под одобрительные возгласы публики вдребезги разделал стихотворение. И все-таки поэт показался ему не безнадежным. Он предложил запретить молодому человеку печатать свои стихи в течение трех лет, а там… видно будет. Публика снова согласна: лес поднятых рук. Предложение принято. Но, как ни странно, молодой поэт был очень доволен. Радостно улыбаясь, он подошел к краю эстрады и признался во всеуслышание, что надул всех присутствующих и самого Маяковского: стихотворение, которое он только что читал, написано вовсе не им. Автор осужденного стихотворения… Валерий Брюсов!!! Шум. Хохот. Крики. Свистки. Аплодисменты. Брику долго не удавалось унять аудиторию. Спокойней всех был Маяковский.

– Товарищи и граждане, — прогремел его голос. — Раз установлено, что прочитанные стихи принадлежат Брюсову, значит, и ваш суровый приговор относится Валерию Яковлевичу Брюсову.

– То есть ка-ак?

– Очень просто. Ваш приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Валерию Брюсову запрещено писать в течение трех лет, пока… не исправится.

Запретить писать Брюсову? Это показалось слишком даже многим из почитателей Маяковского. Что там ни говорите, этого никто не мог ожидать! Все попытки Осипа Брика утихомирить зал провалились. Один за другим демонстративно поднимались с мест почтенные профессорские фигуры и протискивались к выходу (Миндлин Э. Вл. Маяковский // День поэзии 1967. М., 1967. С. 196, 197).

11 марта 1921 г. Отправилась узнавать о результате конкурса на сценарий для кино; мне сказали, что конкурс признали несостоявшимся, но что авторов четырех сценариев (в том числе и моего) вызывают в агитационную секцию. Я пошла. Первый, кого я там, к ужасу моему, встретила, был Брюсов. Он очень как-то постарел (не в благодарном смысле, ему не идет старость); порыжели и даже покраснели (а не поседели) его усы и борода, весь он стал какой-то паршивый, смесь уклончивости и самодовольства с приторно-лживой вежливостью. При виде меня неприятно разволновался (он меня терпеть не может), и, видимо, никак не ожидал, что сценарий мой. Он стал изворачиваться и на все мои вопросы твердил, что должна еще собраться комиссия да что-то обсудить, да он ничего не знает, да он один не берется решать и т. п. Все его ответы ясно показывали, что он хотел, чтобы я забрала свой сценарий назад. Я так и сделала, возмущенная до глубины души (Шагинян М. Дневник. 1917-1931. Л.. 1932. С. 35).

23 июля 1921 года Брюсов приступил к работе над трагедией «Диктатор» и закончил ее 7 ноября (Архив Брюсова в ИРЛИ).