В Великобритании хозяин сети кинотеатров, специализировавшихся на скандальных фильмах, заказал местному художнику пластмассовую статую актрисы в натуральную величину и почти нагишом, которую затем установил в фойе кинотеатра, где шла последняя картина с ее участием. Но вскоре куклу украли. Она обнаружилась несколько дней спустя в бюро находок одной из станций лондонского метро. Когда фильм наконец сошел с экрана, куклу выставили на продажу. Одна женщина хотела приобрести ее в подарок сыну к совершеннолетию. Другой хотелось осчастливить ею своего жениха. Одному художнику она была нужна потому, что там, где он жил, на севере Англии, трудно найти обнаженных натурщиц. Предложения поступали даже от экипажей судов Королевского флота и от матросов, работавших в машинном отделении океанского лайнера «Королева Елизавета». В конце концов кукла была продана кому-то в Манчестер, поскольку тот человек просто хотел иметь ее для себя.
К этому моменту уже никто в мире не сомневался, что камера любуется Брижит. Некоторые женщины могут быть потрясающе красивы, и тем не менее, перенесенная на экран, их красота почему-то меркнет. Брижит природа наделила красотой сполна, и на фотографиях это выглядело просто поразительно. Она удостоилась титула самой красивой женщины в мире. Правда, кое-кому она казалась скорее самой опасной. Другие же считали ее полностью освободившейся от всяких условностей. В результате Брижит Бардо незаметно для себя оказалась заложницей созданного вокруг нее мифа, известного вскоре во всем мире как «Б. Б.»
«Какое-то время, — говорила она, — мои инициалы меня защищали. Я как бы пряталась за них. Люди говорили о «Б. Б.», и я внушала себе, что это речь идет о ком-то еще, только не обо мне. «Б. Б.» то, «Б. Б.» это, говорили они, правду или домыслы, на самом деле ничего не ведая о том, какая она, настоящая Бардо».
Что касается того, кто первым изобрел это прозвище, Брижит отвечает на этот вопрос в типичной для нее язвительной манере: «Поскольку и Брижит и Бардо оба слова начинаются с одинаковой буквы, наверняка то был какой-нибудь эрудит».
Кино давно уже перестало быть ей в радость. Шоу-бизнес ее не интересовал. Вот что говорит по этому поводу Ольга Хорстиг-Примуц: «Она так нервничала во время съемок, что порой вся покрывалась сыпью».
Брижит ощутила себя в западне и признавалась годы спустя: «Актерская работа никогда не приносила мне удовольствия. Она никогда не определяла моего существования». Для Брижит это был лишь способ зарабатывания денег. По дороге в студию она говорила себе: «Я иду к себе в контору». Единственной причиной, удерживающей ее в кино, было то, что она делала здесь немалые деньги. Но теперь Брижит уже ясно понимала, что ей совершенно ни к чему вся та шумиха, что обычно сопутствует популярности. К несчастью для актрисы, пройдет еще пятнадцать лет, прежде чем она начнет освобождаться от оков славы.
Как правило пунктуальная, вызубрившая наизусть свои реплики, — чего не скажешь о многих звездах, — Брижит отправлялась в студию, потому что то была ее работа, ее «контора», куда, как известно, люди ходят на службу. Примером для Брижит служил ее отец. Единственным же положительным моментом съемок на натуре было то, что, работая, Брижит могла одновременно полюбоваться морем или горами. В этом смысле она проявляла известную дисциплинированность. Именно это, поскольку на самом деле она была равнодушна к кино, и легло в основу того уникального метода, при помощи которого Бордо выбирала себе картины.
«Она никогда не давала согласия, скажем, потому, что ей понравился сценарий, — без утайки рассказывает Кристина Гуз-Реналь, — она соглашалась из-за режиссера или других актеров. Или, как в случае со мной — из-за продюсера. Скажем, кто-нибудь обращался к ней с предложением, — о'кей, давай сделаем вот такой фильм, и если человек был симпатичен ей, она соглашалась. Ей не было никакого дела до того, хорош сценарий или плох. И частенько она останавливала свой выбор на далеко не лучших фильмах. А подчас просто отвратительных».
И дело вовсе не в том, что она не умела читать сценарии — хотя это один из тех навыков, что жизненно необходимы любому актеру, — скорее, она просто не придавала ему особого значения.
«Если сценарий выглядел «мило», — рассказывает Вадим, — она за него бралась. «Oh, c'est mignon», — восклицала Брижит, — «Как мило!» — и подписывала контракт. Разумеется, это не критерий для серьезной актрисы. Но для нее чем легкомысленнее он был и чем легковеснее, тем скорее она находила его «mignon». Когда же ей случалось попасть в настоящую драму, во что-нибудь основательное и тяжеловесное, она тотчас раздражалась и принималась ныть: «Ну как только меня угораздило?» или даже «Какого черта я ввязалась во все это?» Нет, она никогда не черпала удовольствия в актерской профессии, а ее критерии при выборе фильмов отличались крайним своеобразием».