Брижит Бардо. Две жизни

Для многих Брижит, как и в былые годы, продолжала символизировать все, что было притягательного в раскрепощенности и свободе. Для других она навсегда осталась олицетворением противоположного — распущенности и отсутствия моральных устоев. Она могла соблазнять, но могла и внушать ужас. Брижит, сама того не осознавая, стала провозвестницей женского движения, хотя сама не принимала в нем ни малейшего участия, и, конечно же, не понимала, каковы последствия ее лобовой атаки на заведенный мировой порядок.

Некоторые женщины не могли без содрогания слышать о ней, ведь ее имя приобрело скандальную известность как символ сексуальной свободы.

В глазах немалого числа мужчин она была примером эротической фиксации. Вот женщина, которая заводит романы, с кем ей заблагорассудится. Ей ничего не стоит оставить одного, чтобы уйти к другому. У нее был ребенок, и ей хватило откровенности признаться, что она не в состоянии его воспитывать и доверила воспитание его отцу. Все это было из разряда тех вещей, что вполне позволительны для мужчины. Но в пятидесятые, шестидесятые и вот теперь, в семидесятые, годы такое вряд ли могло сойти с рук женщине.

А вот ей сошло.

Брижит жила своей жизнью, как то обычно свойственно мужчине. Более того, она была самонадеянна и могла позволить себе презирать чужое мнение. Она бесила людей своей независимостью, и ей было глубокого наплевать, что подумают другие. Она провоцировала, и это возбуждало некоторых, притягивая их к ней. Порой же от нее исходила угроза, что, однако, имело точно такой же эффект.

В некотором отношении она была той, кем было не дано стать Мэрилин Монро. Что бы она ни сказала, это тотчас начинали цитировать. Куда бы она ни пошла, это тотчас становилось событием. И никому, казалось, не было дела до того, что ей самой все это совсем не нужно. Ей никогда не нравилось то, какими глазами смотрит на нее окружающий мир. Она никогда не искала себе славы. Ей была ненавистна жизнь, ставшая для нее невыносимой.

«Мне то и дело говорят, что по популярности я догнала Рудольфо Валентино, — как-то раз заметила Брижит, причем мысль эта отнюдь не показалась ей забавной. — Но Валентино давно умер, а я хочу жить».

На свое сорокалетие Брижит устроила потрясающую вечеринку в «Клубе-55» на пляже Памплонн, где собрались все ее друзья. Музыку обеспечивала группа, которая в ту пору называлась «Chico et Los Gitanos» — «Чико и Цыгане», а позднее стала известна как «Gypsy Kings». Брижит была от них в восторге и любила попеть и потанцевать вместе с ними. Более того, какое-то время она считалась у них кем-то вроде полноправной «цыганки».

Она впервые услышала их, сидя за обедом в каком-то ресторанчике. Это была ее любимая музыка. Брижит поднялась из-за стола и станцевала фламенко, а затем спела вместе с музыкантами.

Когда вечер подошел к концу, Чико сказал, что, если ей когда-нибудь захочется поработать с ними, они примут ее с распростертыми объятиями. Полагая, что он шутит, Брижит сказала в ответ, что, если им понадобится вокалистка-танцовщица, она всегда к их услугам.

Он не замедлил воспользоваться ее любезностью. В один прекрасный день он позвонил ей, чтобы сказать, что их ансамбль собирается играть на свадьбе. «Если тебе это интересно, — предложил Чико, — можешь к нам присоединиться». И так Брижит нарядилась в свое лучшее цыганское платье, посильнее накрасилась, чтобы сойти за участницу ансамбля, и проработала всю свадьбу наравне с другими музыкантами.

Не удивительно, что на протяжении всего вечера к Чико подходили люди и говорили ему: подумать, как ваша вокалистка смахивает на Брижит Бардо. Однако, если верить легенде, никто ее так толком не узнал.

Какое-то время у Брижит была привычка критиковать тех, кому за сорок, — мол, им давно пора «на свалку». И вот теперь она с помпой отметила собственное сорокалетие.

Ведь, как ни круги, то была важная веха в ее жизни. «Плейбой» опубликовал специально посвященную ей статью, к которой прилагался этюд ню, выполненный ее тогдашним любовником, тридцатилетним фотографом Лореном Верга. Между прочим, это фото само по себе возвестило о начале моды на «зрелую женщину», что захлестнула журналы для мужчин в середине семидесятых. «Плейбой» приводил следующее высказывание Брижит: «Ни один мужчина не может быть до конца уверен в себе, увлекшись мною. Проблема в том, чтобы удержать меня, а это нелегко».

Одно из телеграфных агентств возвестило о том, что Брижит наконец вступила в зрелость.

«Когда мне было 20, мне нравились мужчины — прожигатели жизни, мужчины в шикарных автомобилях, любители потанцевать и рассказать глупый анекдот. Сегодня мне нужно от мужчины нечто более серьезное. И вообще, если бы я на протяжении десяти лет держала при себе одного и того же мужчину, то наверняка умерла бы от скуки».