Бродячая Русь Христа ради

В этом же древнем краю случается и так, что если два соседа заспорят меж собой о меже, то, чтобы разойтись без драки и миром, один вырывает кусок дерна с землей. «Пусть рассудит нас мать сыра земля», - думает и говорит он вслух, кладя эту земляную глыбу себе на голову и идя по той полосе границы, которую считает справедливой. Если обойдет ее благополучно -его взяла: противник не смеет спорить. Этот языческий обряд, когда мать сыра земля считалась богиней и требовала особенных праздников и приношений, остался и в других местах лесной Руси, но вместо дерна ставят на голову икону. В каргопольских местах все еще прогуливаются с куском задеревенелой земли, то есть из языческих времен еще не успели выдвинуться в христианские.

По той же самой дороге, из-за Кеми, из давних скрытницких гнезд на Топ-озере, назад тому двадцать лет, прошел другой смелый и ловкий, в бегах омужичившийся солдат Савва Александров.

Он рассказывал, что Антихрист воцарился не чувственно, а духовно, что надо бежать из мира в лес и там от людей скрываться; ему также поверили, и не одни бабы, но и мужики, и не одни филипповцы, но и из православных кое-кто.

В одном селе напал он на праздник, про который он и не слыхивал: праздновали Стенам и Ободверинам, а оказалось, что чествовали день освящения своей местной приходской церкви (Троицкие именины, называли ему такой же праздник в другом месте).

Савву Александрова это привлекло и остановило тут.

В другом селе он натолкнулся на праздник Баранье воскресенье - первое после Петрова дня - и видел, как к церкви согнали баранов, резали их и варили: часть жареного мяса выделяли церковному старосте, остальное съедали тут же сами; большую и общую трапезу устраивали, пили, ели и напивались дозела.

Савва Александров и тут потирал руки, лукаво и радостно улыбался и из этого места не спешил, а останавливался, оставался и уловлял.

Дошел он и до Коровьего бога к Макарьевой пустыни, близ Ошевенского монастыря. Здесь уже пили и ели, сверх баранов, всякий другой скот.

Здесь между обоими монастырями залег по реке Порме густой лес, и вблизи по опушкам засели темные лесные люди.

Эти места Савва полюбил больше прежнего и отсюда уже не выходил довольно долгое время.

От границ Архангельской губернии началось распространение скрытницкой веры, и первые признаки ее удалось заметить в Усть-Волгском приходе. Вера шла по реке Онеге вверх, сворачивая в прибрежные леса, и в них пряталась: сначала по речке Большой Порме, потом в приходе Ольховца и Волосова. В 20 лет новая вера успела утвердиться в волостях Каргопольского уезда: Архангельской, Быковской, Усачевской, Панфиловской (собственно в приходе Печниковском), в Мотковской волости (в приходе Луговском, или Лугах), в Нифантовской (в Речно-Георгиевском и Ошевенском приходах). Не пошла эта вера к Двине и на Сию: за Лугами - деревушкой близ архангельского погоста - нет уже ни одного скрытника, точно так же как и в г. Каргополе их очень мало. Зато в 6 верстах от села Архангела к Устьвельской станции петербургского тракта, у деревни Кладовца, получила громкую известность гора.

Гора заключает в себе подземные ходы, которые и полагались вырытыми руками скрытников для жилья. Начальство подземелья эти распорядилось засыпать, однако напрасно: гроты были прихоть природы, а ходы оказались результатами подземных ключей, в обильном количестве прорывающих мистическую и подозрительную гору.

Из расцветшего, искусно насаженного Евфимием в пошехонских лесах «тернового сада», вычищенного от валежника и зарослей Никитой Семеновым, переброшенные ветром семена в леса каргопольские возросли, дали поросль и отрасли, которые тщательно доглядывал ученик Никитин, Савва. За нею затем ухаживал и поливал ее из беглых ратников Никанор -крестьянин Каргопольского уезда с товарищами: Иваном Дмитричем из дер. Печниково и Владимиром из беглых солдат (сам Савва Александров ушел отсюда на новые скитанья под Кинешму Костромской губ.).

Имеются, впрочем, уже подсохшие и отвалившиеся сучья, выбитые и вынесенные попутным благоприятным ветром из лесной чащи на открытое поле, по перелесью, на мир. Таких немного; завалившихся в трещах гораздо больше.