Бродячая Русь Христа ради

Побрели ребята на место сплава, где идет заготовка лесов и где самого лешего-хозяина можно видеть живьем, самого Антихриста: нанимал и привел слуга его и тут же всю артель продал за каленые денежки. Сам посулил 2 рубля с гривной - закабалил за пять. Лесной хозяин так и принял гуртом, как баранье стадо.

Впрочем, самого хозяина рукой не достанешь, остается по-старому прямым хозяином десятник. Перед ним за все в ответе, и его одного только и знаешь.

Вскрылась река, очистилась и одну лишь принесла радость: работа пришла новая. На первых порах как будто и повеселее думать о ней, сидя перед теплинкой. А на самом деле?

- Прежде по пояс в снегу, а теперь по самую шею в воде, да такой холодной, что от нее даже ко всему привычные костяные зубы ноют. По жердочкам около плотов не пройдешь, потому что отвечай за всякое бревно, как нянька за малого ребенка: оторвалось оно, захлестнулось - полезай в воду, промокай и дрогни насквозь. А когда очень уж зазнобился - на плоту шалашик из хвороста к услугам, и соломка настлана: можно прилечь, можно, пожалуй, и костер разложить на берегу, на открытом месте. Вдруг голова заболит и затяжелеет, по всем суставам ломота пойдет, подкатит к горлу, перехватит его, и весь загоришь в адском Антихристовом пламени. Такого хозяевам не надо, такого и товарищи попихивают и обругивают. В баню бы! А вместо нее - тот же шалаш; ребята грязи в него натаскали, хуже улицы; лежи, пока до жилого места не доплывут, где бы свалить можно. А там, гляди, спросят: не федосеевец ли? Да поглядят, как крест надел: не под рубашку ли? Хорошо, если по греховности телесной носишь его поверх рубахи... А там, смотри, и смерть придет: десятник того не поставил в условие, чтобы назад ему самому оглядываться и подбирать отсталых: он смотрит вперед.

Вот у него в глазах на мелком месте ребята не уснаровились, и навалило лес грудой: надо разворачивать. Потеря времени - от лесного хозяина озорная брань. Начнет десятник рваться и суетиться, докричится и дотолкается в спины до того, что все налягут и общей силой сдвинут груду с места. Тронется лес разом, всей своей кучей - смотришь: того мужика, который поретивей хлопотал и по бревнам попрыгивал, свернуло под одно бревно, покрыло горбылями и затолкало так, что не знаешь: под тем ли он бревном, которое вздымается и вздрагивает, последнюю он силушку пробует, или зашибло его тем бревном, которое ныряло в воду. И опять смерть, нередкая на каждом сплаве, хоть и называется она не маятной, а одночасной.

Неудивительна последняя, немудрена и первая, когда в тяжелых работах приводится проводить в одном году восемь месяцев.

Уцелевшие на сплавах приносят домой беспардонное отчуждение от семейной жизни, страсть к кутежам и заработок в 30-40 рублей, настолько недостаточный, что каждый успел попасть и завязнуть в новой ловушке, раскинутой десятником. Петля это - забор денег вперед для кабалы, чтобы при новом найме и вербовке с ним уже долго и круто и не разговаривать, а соглашаться на то, сколько положат. От десятника и его кабалы мудрено отбиться, а если удастся так сделать, то на охотника предлагается другой хваленый промысел, тоже стариковский, тоже сулит он заработок тому, у кого во дворе стоит лошадь. Это извоз.

В той стороне, куда побежала и где кончилась порожистая, не совсем удобная для сплавов река Онега, в 350 верстах от ее истока, разлилось большое море. В нем ловят рыбу, бьют зверя для сала. Рыбу и сало продают, требуют возчиков под разную рыбу (больше под треску и семгу); дают кладь и в городе Онеге, и в другом конце на восход солнца, в селении Сельце соседнего Холмогорского уезда, верстах в двухстах с половиной. Рыбину складывают в бочки пудов в 25-27 весу (редко в 30 пудов). Каргопольской лошадке больше одной бочки не свезти, да с пуда от Сельца до Каргополя дают летом 25-30 коп., осенью поднимают цену с 30 до 50, зимой дают меньше (15-20 коп.), да зато ко времени весенней распутицы (в марте) опять доводят цену до 25 и 30 коп. От Онеги за то, что подальше, а времени и корма в дороге изводится больше, разговор о цене ниже как с двух двугривенных и полтины с пуда и не начинается.

Затем такой расчет, свой, домашний, например на Сельцо:

- Ехать в дорогу - запас брать на четырнадцать дней по осенней распутице: на лошадь овса 5 пудов, сена 10 пудов; на себя печеного хлеба 2 пуда да денег надо для изводу на постоялых дворах рубля 2 по малой мере да лагунку с дегтем на 30 коп. Своих денег на дорогу пойдет 2 рубля 3 гривны, а коли лошадь свезет бочку в 30 пудов, барыша будет 12 рублей 7 гривен. Чего лучше: 2 рубля на коня, 13 в карман. Если просидеть дома эти дни и в дорогу не ходить - все 14, и по полтине на рабочий день с лошадью даст сосед, станет только 7 рублей, а не 13.

- Полно, так ли это? Почем овес-то за пуд продать можно?

- Да ведь свой он, некупленный: посеял его - он и вырос.

- Некупленный, да продажный: на базар свезти - деньги дадут; дадут по малой мере 6 гривен - 3 рубля, да за сено по 20 коп. - 2 р., всего 5. Из 13 -8 руб. стало. Да за печеный хлеб.