Бродячая Русь Христа ради

Рассказывал проводник, что большие вороха съедобного и всякого припаса нищая братия собирает на ярмарках, - этого даяния и сосчитать нельзя , и никак слепым всего не запомнить. Если и спорят когда о недоборах, то больше со зла и спуста - на одну очистку совести. Надо же поспорить и поругаться, без того слепое житье - самое скучное.

Весь съестной сбор поручался на совесть зрячего Лукьяна: он его считал и продавал. На нищенский сбор очень лакомы и наперебой охотливы в кабаках сидельцы: дешевая закуска - такой дома не сделаешь. Попадаются яйца, колобки, пироги со всякой начинкой, ватрушки, и всего не сосчитаешь. За такой товар в кабаках слепой братии даже большой почет оказывается.

Лукьян это лучше всех знает, да так и поступает: выговорит денег, сколько требуется, да умеет заговорить, сверх того, про всякого слепого товарища такой крепкой и сильной водки, какую продают только торговым мужикам. Таким зельем он и горластым, и капризным слепым рот затирает и при этом остается больше всех в барышах.

- Еще и к «достойнам» в церкве не ударят, а его раза три к кабаку-то подвезешь, - пояснил его проводник.

- Я для своих артелей большие порядки завел: со мной ходить любят, -хвастался он слепому Матвею, которого принял любовно и весело.

- Я уж всю землю прошел: всякий монастырь и всякую ярмарку понимаю.

- А насчет харча как у тебя?

- Харч у моих слепцов архиерейский. Я люблю сыто кормить и водкой пою, чтобы сидели подолгу и пели густо. Где больше одного дня сидеть не доводится, там уж, известно, не расхарчишься, едят, что подают. Остатки меняю на вино. У меня про слепых - что ни кабак, то и закадышный друг: везде дома. Я и тут лажу, чтобы ребята мои ушки похлебали: подвозят меня к рыбным возам - выпрашиваю.

- Я к тому спросил, как, мол, у тебя там, где долго жить доводится: по ярмаркам, что ли?

- Там, друг сердечный, ни одного дня без варева не живем. Матку нанимаю. Живет она при артели.

- Баба-то?

- А тебе небось девку? У меня одна такая-то, с ребенком ходит. И не зазрится. Было раз дело в Лаврентьевом монастыре, да с рук сошло. Один такой-то шустрой человек-богомолец спрашивал там: «Чей-де ребенок?» А крапивник, мол: в крапиве нашли. «Отчего-де, слышь, не живете в законе?» Да ведь слепых, мол, не венчают: законом заказано. Отстал. Пытали молодцы-то смеяться: «Пущайде он на отца-то бы указал; может, и нас надоумил бы». А то, слышь, никак не разберемся, которой уж год. Матка есть у нас, матка, как и у плотников: она и щи знает стряпать, и баранину не пережигает.

- Насчет харча не сумлевайся. Об этом у меня первая забота. Толкуй дальше!

- По какому у тебя дуван бывает?

- А вот я еще тебя не слыхивал, как поёшь, рано ли встаешь и много ли знаешь. Хвалили тебя, да я не ведаю. Поживи у меня, попытаю.

Пожил Матвей не одни сутки, попел не один десяток «былин» и «сказаний», еще больше того говорком насказал.

Приступили опять к покинутому разговору. Голос также понравился.

- Не бурчишь. Голосом под хорошего дьякона подошел. Дьячишь важно, не скрою.

- Повыдь-ко, паренек, из избы-то!

Проводник Матвея послушался - скрылся.

Лукьян говорил, подмигивая на дверь:

- Один такой-то на слепца рассердился: завел его в дремучий лес зимней порой. Там и замерз старец. Наши деревенские ходили откапывать. Это я к слову: не о том сказать-то хотел.

- Что молодцу-то своему платишь?

- Деньгами в дом, от Святой недели до осенних заговен шесть с полтиной выклянчили на нонешнее лето.

- За экие деньги я тебе в наших местах целое стадо сгоню на выбор.

- Не всякое место такое.

- А по-моему, все по тому же. Умей высмотреть да сумей подойти. А к весне чего же легче! Вот я договорил нонче тринадцать ребят: люблю, чтобы за слепым, как следует за дитей, попечение было настоящее. Я всех этих ребят всего к семи старикам поставлю, ты - осьмой. Который слаб - того водят по трое; один ноги учит переставлять, двое пьяного носят. Иной доглядывает, а другому еще учиться надо.

- Вот слушай-ко: всех ребят заговорил на год. Одну дальную артель они сводят, я их к другой приставлю, к ближней. Двум парням положил по 10, девять пойдут за 8 рублев с полтиной, а одному твоя же цена - шесть рублей с гривной. Один шустрой, уховертый парень, за 20 рублев слажен, потому -ходит на десятой год и мне словно сын родной. И не сирота, а уходит своей волей от отца с матерью. Лучше его нашего ремесла никому так не спознать: на печатную сажень сквозь землю видит. Дешевые ребята - дурашные: зато им и цена такая.

- Одного такого-то барин один в Тифине-городе спрашивает: «Нешто, говорит, тебе со слепыми-то лучше ходить, чем дома жить у родителев?» -«Лучше», - сказывает. «А чем лучше?» - «Здесь баранок много».