Бродяга. Копьё Света

В серебристо-белом облаке, искрящимся звездной крошкой, странник видит бескрайний, нескончаемый поток прозрачно-голубого льда, окутавшего все вокруг. На десятки и даже сотни километров все охвачено прозрачно-голубой тюрьмой. Попавшие в ледяную ловушку эльфы, люди, звери, замерли на веки вечные, без возможности жить дальше, оставаясь навсегда в таком же положении: кто-то стоя, кто-то убегая, кто-то защищаясь. На лицах и мордах каждого из них застыло выражение ужаса и животного страха, а также предсмертного проклятия, брошенного виновному за миг до оледенения. Лед, вырвавшийся из-под контроля, не разбирал чужих и своих, он просто покрывал все толстым слоем, как панцирем, оставляя лишь прозрачные кристаллы с режущими гранями.

И посреди этого ледяного великолепия, переливающегося бликами солнца, отражающегося от зеркальной глади льда, замер без движения и он — Ильтирим. Но его судьба отличается от участи попавших в оковы льда. Его будущее — это долгое, ведущее в пургу одиночества странствие по землям Севера, наполненное страданиями и предстающими картинами содеянного. Ведь тот, кто обратил всех в лед — он сам. Желая спасти северный народ, закончить войну за земли, Ильтирим призвал его — Изначальный Лед, вверяя ему будущее, отдавая до последней единицы маны всю силу.

— Отец, матушка, братья, — надрывно произносит Ильтирим, не смея посмотреть им в лица, — я не хотел, не так, не такой ценой, — каялся он, роняя горькие слезы, сжимаясь в клубок и раскачиваясь взад-вперед, ища забвения, — не так, не так! — бормотал он себе под нос, раздирая душу в лоскуты. Всего за пару минут, взывая к Изначальному льду, отдавая жизненную энергию, эльф присоединяется к застывшим во льду родителям и братьям

…

— Интересно, необычно, — говорит бард, смотря на облачко кошмара, зацикленное на бесконечное повторение одного и того же видения. С новым кругом, оно погружает спящего все глубже и глубже, забирая с каждым разом все больше и больше лет жизни. Потерянная во сне энергия питает менестреля, даруя почти что бессмертие. — А тут у нас кто? Мальчик, — подошел он к Айону, рассматривая его облачко кошмара, тянущееся нитями энергии к барду, также насыщая и наполняя силой.

Айон, по-прежнему держащий Шадара за рукав рубашки, прикорнув на его плече, видел прошлое, то самое, от которого хотел сбежать, о котором хотел забыть. Сто лет дьяхэ с этим справлялся, заталкивал ужасы детства в глубины памяти, в самый мрачный угол. Но этот бард, своими переливами лютни и ненасытным желудком, поднял на поверхность, из вязкой топи то, что должно было лежать там вечно.

…