Бродяга. Путь ветра

Смолокуры на секунду умолкли, переваривая услышанное, затем — разразились громовым гоготом…

После того некоторое время ели молча.

— Мутное это дело, братцы, — нарушил сосредоточенное жевание носатый. — Вот взять хотя бы: магичка молоденькая, которую в гильдии вчера привечали. Чем не ведьма? А поди ж ты, не проклинать — снимать подрядилась…

— Чего она снимать будет? — оживленно осведомился недавний подмастерье, подымая от тарелки бледную рожу с алыми пятнами носа и скул.

— Да проклятье же, каменная твоя башка! Спи себе, коллега, и не встревай, — посоветовал ему сидевший рядом бородач. Совет сопровождался дружеским подзатыльником, способным расколоть средней толщины кувшин из тех, в кои заливали торанскую смесь. Но голова новоиспеченного мастера была, видать, и впрямь каменной: впечатавшись щекой в салат из овощей с мясным фаршем, тот громко засопел и вскоре, последовав совету старшего товарища, погрузился в крепчайший сон. За столиком воцарился мир, и посетители трактира, обернувшиеся было в сторону окна, вновь занялись своими делами — едой, беседами да торгом. Никто из них не вспомнил человека, сидевшего в углу у двери. Тот, услышав все, что ему было нужно, встал, расплатился и вышел.

Покинув Крофтон через верхние ворота, он сошел с главного тракта и направился в горы по недавно пришедшей в упадок тупиковой дороге — туда, где стоял когда-то Форис.

Впрочем, стоял-то он и поныне. Только не жил в нем никто.

Дорога была неблизкой.

День пути пешком, часа четыре верхом…

Часа полтора, если идти так, как ходит Бродяга, когда его никто не видит.

* * *

Ворота распахнуты настежь. В этот раз нет нужды укрываться в переулках — можно спокойно, не спеша пройти по главной улице. Как в прошлый раз, когда он нес на руках Мари — только в обратную сторону.

Дома сохранились на удивление хорошо — не разрушенные и не разграбленные. Впрочем, людей здесь не было, а значит, грабить и рушить — некому. Пожаров не случалось: весь огонь в городе угас в одночасье, и с тех пор не зажигался ни разу. А лес, потянувшийся к стенам молодой порослью, только начинал свою неспешную работу

«Зеленое пламя — сильное, но тихое… — говорил когда-то Лэссан. — Город, оставленный людьми, природа поглотит за столетие». Но прошло всего чуть больше года, и пока выпадающие из стен камни были редкостью — лишь трава густой щеткой пробилась меж брусчаткой. Отчего-то больше всего ее было на площади перед ратушей — каждый камень мостовой казался лишенным зрачка глазом в обрамлении густых зеленых ресниц. Заметив на одном из них удивительно правильной формы «соринку», Бродяга наклонился — и, подняв, невольно залюбовался находкой.

На ладони его лежало звено цепи — выкованное старательно, на совесть, за тринадцать месяцев не тронутое ржой. По дороге к центру площади ему попались еще несколько таких же: отдельные, а главное — цельные, неразорванные, словно они и не были никогда единой цепью. Ян подбросил пару звеньев на ладони — и, не глядя, бросил их в стену. Железки со звоном отскочили. И земля, просев, ушла из-под ног, крепко сомкнувшись вокруг лодыжек.

— Стой смирно, я не хочу причинить тебе боль! — напряженно проговорил тонкий, смутно знакомый голос.

Ка-айа-кеташ, «земляная пригоршня»: камни, трава, почва вздыбились гротескным подобием пальцев, грозя раздавить или, осыпавшись, похоронить под собой. Простое и действенное средство внезапной поимки всякого, кто не умеет противостоять магии быстро и сильно.

Только не Бродяги, который это умеет — и это, и многое другое…

Просочиться сквозь каменно-земляные пальцы, уйдя в туманный мир? Можно, хотя и рискованно — недаром Голос в Рубежных горах предостерегал против этого. Взорвать пригоршню изнутри, словно айдан-гасская петарда-шутиха? Можно и это, но незадачливому волшебнику — точнее, волшебнице — попросту оторвет руки.

Ян присмотрелся к застывшим в напряжении земляным пальцам — были они тонкие, с едва заметными узелками суставов, изящные, несмотря на огромный размер, — и поступил иначе.

— Отпусти меня, — сказал он спокойно. — Сколь бы сильной ты ни была, держать это заклинание тяжело. Я обещаю, что не сделаю тебе зла и не сбегу.

— Клянись! — требовательно прозвучало из пустоты впереди.

— Чем? — горько усмехнулся Бродяга. — Ни Светом, ни Тьмою не поклянусь — я не принадлежу и не служу им; Равновесие я нарушаю, и нарушать буду, пока жив. Впрочем… Клянусь Дорогой и тем настоящим, что было у нас с тобой. Клянусь нашим местом на ступенях Обители, слева от входа, и всем, что с ним связано. Лиу, я не причиню тебе вреда.

Каменная хватка ослабела, земляные пальцы осторожно отпустили его ноги и опали, вновь став брусчаткой.

— Можешь идти, — странно дрогнул голос волшебницы.