Бродяга. Путь ветра

— Бери и делай, как знаешь, — прозвучало чуть слышно, и пушистый шарик живого тепла лег в руки Яна, соединившись с бело-голубым огнем обруча. Несколько жгучих от холода звеньев бывшей цепи лежали на ладони, ожидая…

Ян зажмурился, пытаясь понять: чего именно?

И увидел — просто, ясно и четко…

Металл подавался под пальцами. Разрывались звенья, слепляясь в шипастый стебель; другие, истончаясь, расплывались изящными лепестками или обрастали по краю зубчатой каймой, становясь листьями.

В руках Бродяги разомкнутая цепь перерождалась, становясь цветком.

Стальной розой.

На излете, тратя последние капли отданной на это дело Силы, Ян воткнул цветок в стену ратуши. Сталь вошла в камень, словно в масло, и лунный луч посеребрил лепестки.

— Красивая, — вздохнула Лиу, зачарованно разглядывая розу.

— Ты тоже, — улыбнулся в ответ Ян…

Костерок — маленький, живой, задорный — был в этом городе первым за год. И хотя теперь можно было бы заночевать в любом доме, с площади уходить не хотелось. Потрескивала смола, отдавая тепло; отступала, пятясь от пляшущих языков пламени, темнота, и живым золотом переливался металл диковинной розы. На стенах домов танцевали тени — дрожащая косая полоса столба, размытые узоры решетчатой ограды… И две фигуры — они сидели, обнявшись, у самого костра, и их силуэты без стеснения заняли весь фасад ратуши.

Оба устали — так, как устает человек, целый день занимавшийся нелегкой, но любимой работой. Их согревало тепло огня — и осознание успеха. И сами собой забылись Орден и обруч, долг и Дорога — остался лишь человек, находящийся рядом, и чувство тихой радости.

Щека коснулась щеки.

Почти нашли друг друга губы, ничего не забывшие за шестнадцать лет.

Почти.

Ян и Лиу отстранились одновременно, ничего не сказав друг другу.

«Не будет откована заново», — вспомнил Ян, и показалось, что Лиу подумала о том же.

— Ничего уже не вернуть, — промолвила она, не отрывая взгляда от пламени.

«Не вернуть», — молча подтвердила дорога, что наутро повела Бродягу прочь из оживающего Рой-Фориса. Погони он не опасался.

Даже немного жалел, что, обернувшись, не встретит огненно-рыжего взгляда.

* * *

Ян не любил осень. Ночные холода, солнце за плотным одеялом облаков, затяжные промозглые дожди, обращающие всякий путь, кроме редких мостовых, в чавкающую голодную грязь… Не в радость все это человеку, живущему Дорогой. Но есть в самом начале осени пора, когда лето, уже шагнув за дверь, оглядывается, и под его взглядом увядание выглядит зрелостью, а ржавчина опавшей листвы — позолотой.

Он сидел, привалившись к стволу липы на самом краю поляны. Листва, лишь самую малость тронутая желтизной, просеивала солнечные лучи, роняя их на травяной пятачок, уже принявший первые увядшие листья. Алые жуки-солдатики деловито сновали меж стеблей, занимаясь чем-то, лишь им самим понятным. Куда-то спешили, что-то искали…

По крайней мере, они, кажется, находили.

А Ян — нет, хотя и перебирал одно за другим места, где «все началось». Такие, как эта поляна, где так давно (и так недавно) Бродяга остановился, чтобы осмотреть спасенную от костра ведунью… Где впервые услышал ее Имя, с тех пор не дающее покоя даже во сне.

Куда дальше?

Поляна, где они впервые встретились с Тенью — и где Мари впервые поблагодарила его?

Берег реки, где с Тенью было покончено?

Или… пепелище Дома?

Вспоминая одно место за другим, Бродяга не мог отделаться от ощущения: он ничего не найдет и там. Что тогда?

В Сероземье? На Архипелаг? В Айдан-Гасс, на ту сторону Моря Семи Ветров?

Сон накрыл его легким, как веяние ветра, покрывалом, отогнав назойливые мысли раньше, чем они переросли в отчаяние.

* * *

Пробуждение было быстрым, но на удивление спокойным.

На поляне кто-то появился.

Обруч не поднимал тревоги — вновь прибывший врагом не был. Просто сообщил Бродяге, что одиночество его нарушено.

Ян приоткрыл глаза, глядя сквозь ресницы — и увидел шагах в трех человека.

Тот был молод — или очень моложав. Странная поза, на вид весьма неудобная — полуприсев, одна нога чуть впереди, — вовсе не отягощала его, и руки готовы были взметнуться в небо крыльями. Тонкие губы — в чуть лукавой, но беззлобной улыбке. Странно только, что глаза не улыбались вовсе — улыбка гасла, не достигнув их. И это было даже заметнее того, что они разного цвета: карий и зеленый…

— Чутко спишь, Бродяга, — уважительно отметил он, опуская руки и выпрямляясь, и Ян понял: не взлетать собрался странный незнакомец — напротив, только что опустился.

— Привет… Тьери? — слова Яна были вопросом лишь наполовину: Линн упоминал о знакомом Всаднике, причем только об одном.

— Привет, Ян, — вновь прибывший закончил движение и сел на траву напротив, подобрав под себя ноги. — Раз мы друг друга узнали, знакомиться незачем, и можно сразу — о деле. Линн просил найти тебя. Просил передать два слова: «Мари нашлась».

Поляна поплыла перед глазами — то ли от неожиданной вести, то ли от резкого подъема.