Бродяги Севера

Он подумал о золотой петле. Вот где нужно искать настоящий ключ к разгадке этой тайны! Он встал из-за стола и подвел девушку к окну. В дальнем углу двора стоял Брэм и бросал куски мяса окружавшей его дикой своре волков. С удовольствием Филипп заметил, что Селия поняла, что он хотел обратить ее внимание именно на Брэма, а не на волков. Затем он стал расплетать ей волосы. Она с удивлением посмотрела на это. Он отделил от косы небольшую прядь, разделил ее на три части и стал сплетать из них канатик, причем он вышел у него несколько толще, чем у Брэма в его золотой петле. Потом он указал пальцем на этот канатик и сразу же на Брэма – и в один миг лицо ее просияло. Она поняла!

Она ответила ему также пантомимой. Для того чтобы сплетать петли для ловли кроликов, волосы с ее головы срезали оба: и она и Брэм. Срезали несколько раз, так как силков требовалось много. Она наклонила голову и указала ему те места, на которых были вырезаны пряди толщиной в палец.

Филипп от разочарования вздохнул. Она не сообщила ему ровно ничего нового, за исключением разве того, что силков требовалось много.

Он хотел заговорить, но взглянул на нее и вдруг замолчал. В ее глазах неожиданно вспыхнуло какое-то новое вдохновение. Она протянула вперед руку и указала ему на грудь.

– Филипп Брант – Америка! – воскликнула она.

Затем, указав пальцем себе на грудь, она добавила:

– Селия Армин – Дания!

– Боже мой, Дания! – встрепенулся Филипп. – Так вот оно что. Значит, вы из Дании? Дания?

Она утвердительно кивнула головой.

– Копенгаген, Дания! – ответила она.

– Копенгаген, Дания! – засуматошился он. – Да мы уже стали с вами разговаривать! Селия Армин из Копенгагена, из Дании! Но как вы попали сюда? – Он указал пальцем на пол, на то место, где они стояли, и обвел руками все четыре стены и потолок. – Как вы очутились именно здесь?

Дальнейшие ее слова еще более сбили его с толку.

– Копенгаген – Москва – Петроград – Россия – Сибирь – Америка, – сказала она.

– Копенгаген – Москва… – повторил он. – Оттуда в Петроград… Россия, Сибирь и Америка…

Он смотрел на нее и не верил своим ушам.

– Селия! – взмолился он. – Если вы хоть сколько-нибудь уважаете меня, то не дурачьте меня, будьте благоразумны. Неужели вы можете ожидать, что я поверю вам, будто вы всю дорогу от Копенгагена и до этой проклятой и адом и раем избушки Брэма, находящейся где-то на краю света, у черта в зубах, могли проехать через всю Россию и Сибирь? Вы! Да нет, я этому не верю! Здесь что-то не то! Вы сами ошиблись!

Он достал из кармана свой маленький путеводитель, в котором, как ему припоминалось, кажется, имелась карта всего света. Да, он не ошибся! Она там оказалась! Он развернул ее, и Селия тотчас же указала ему пальчиком на Копенгаген. Склонившись над ее плечом, он почувствовал, как ее волосы защекотали его по лицу. Он затаил дыхание и с трепетом стал ожидать, когда ее указательный пальчик будет двигаться далее по карте, чтобы рассказать ему историю Селии до конца.

Из Копенгагена пальчик отправился в Москву, отсюда медленно, по Октябрьской железной дороге, дотянулся до Петрограда, а затем сразу, в один взмах перерезал всю Россию и всю Сибирь вплоть до самого Берингова моря.

– Шхуна… – сказала она тихо, и ее пальчик пересек на карте голубое пространство и перескочил из Сибири на Аляску.

Здесь пальчик задержался. Очевидно, она и сама затруднялась, куда идти дальше. А затем и вовсе отступилась от карты. Увидев же, что он все-таки понял ее, она пришла в большое возбуждение. Она потащила его к окну и стала указывать ему на волков и на сани. Ага, догадался он. Значит, с Аляски она отправилась далее уже на собаках. И он закивал ей головой. Понял! Он даже обрадовался этому. Она, Селия Армин, из Копенгагена в Дании отправилась на Аляску через всю Россию и Сибирь и затем ехала далее уже на собаках. Но зачем она ехала – вот вопрос! И что случилось, что заставило ее потом оказаться сожительницей или пленницей Брэма? Филипп знал, что она хотела рассказать ему обо всем. Повернувшись к окну спиной, она заговорила с ним о чем-то опять, жестикулировала и чуть даже не расплакалась из-за того, что он ее так и не понял. А он все-таки что-то предполагал, какая-то еще неясная уверенность уже начинала брезжить в его душе, точно рассвет, убеждение в том, что с ней произошло что-то ужасное, нечто такое, что составляло теперь пытку для ее души и что невыносимым страхом отражалось в ее глазах, когда она старалась добиться того, чтобы он ее понял. А затем она все-таки не выдержала и, закрыв лицо руками, громко разрыдалась.