Бродяги Севера

Ба-Ри оставался бродягой-одиночкой, пупамутао, как говорят индейцы. Бродяжнический дух на время овладевает почти любым лесным зверем, как только он станет самостоятельным, – должно быть, таков замысел природы: подросшие животные уходят подальше от родни, и это уберегает их от опасностей кровосмешения. Ба-Ри, подобно молодому волку в поисках новых охотничьих угодий или юной лисице, познающей мир, бродил без цели и системы. Он просто путешествовал – шел себе и шел. Ему хотелось чего-то, чего он не мог найти. Это в нем говорила волчья порода.

Звезды и луна переполняли Ба-Ри страстным влечением к этому непонятно чему. Дальние звуки посягали на его великое одиночество. А инстинкт говорил, что, если хочешь что-то найти, надо идти и искать. Теперь Ба-Ри тосковал уже не столько по Казану и Серой Волчице, не столько по матери и дому, сколько по компании. Теперь, когда он выпустил волчью ярость в битве с Ухумисо, его собачья сторона снова заявила о себе – милая и славная сторона, та, что хотела уютно прижаться к чему-нибудь живому и дружелюбному, не важно, пернатому или косматому, когтистому или копытному.

Рана от пули Ивы еще болела, болели и мелкие ссадины, полученные в битве, и к рассвету Ба-Ри улегся под ольшаником на берегу второго озерца и отдыхал до полудня. Потом он пошарил в камышах и кувшинках в поисках пищи. Нашел мертвую щуку, погрызенную норкой, и доел ее.

Днем рана болела уже гораздо меньше, а к вечеру он и забыл о ней. После выстрела Нипизы, едва не обернувшегося трагедией, Ба-Ри двигался более или менее на северо-восток, инстинктивно следуя течению ручьев, но брел он медленно, и, когда снова настала тьма, он отошел всего миль на восемь-десять от ямы, в которую свалился, когда Нипиза подстрелила его.

Той ночью Ба-Ри не стал уходить далеко. Поскольку пулю он получил в сумерках, а с Ухумисо схватился еще позднее, он стал осторожнее относиться к темноте. Опыт научил его, что в густой тени и черных провалах в лесу может таиться опасность. Это раньше Ба-Ри было страшно – теперь он перестал бояться, просто на время пресытился битвами, решил, что лучшая доблесть – это осмотрительность, и держался в стороне от опасной темноты. Непостижимый инстинкт подсказал ему, что надо устроиться на ночлег на большом валуне, куда было не так-то легко забраться. Возможно, это были отголоски тех давних дней, когда Серая Волчица, впервые став матерью, нашла себе убежище на Скале Солнца, высившейся над миром леса, к которому принадлежали они с Казаном, там, где впоследствии она лишилась зрения в схватке с рысью.

Валун Ба-Ри был высотой вовсе не в сотню с лишним футов, а приблизительно в рост человека. Он стоял на краю ручья, а позади его обступали сосны. Ба-Ри несколько часов не спал, а лежал и вслушивался, поводя ушами, чтобы не упустить ни звука из темного мира вокруг. Той ночью он вслушивался не просто из любопытства. Его кругозор необычайно расширился: теперь Ба-Ри понимал, что сам он – лишь крошечная частица этих чудесных земель, раскинувшихся под звездами и луной, и ему не давало покоя желание поближе познакомиться с этими землями, только без боли и борьбы. Той ночью он уже понимал, что это значит, когда перед ним то и дело бесшумно выплывают из леса на лунный свет серые тени – это были совы, чудовища той породы, с которой он сражался. Он слышал, как потрескивают сухие ветки под копытами, как ломится сквозь подлесок кто-то тяжелый. Снова слышал мычание лосихи. До него доносились голоса, которые были ему пока еще неизвестны: резкое тявканье лисицы, улюлюканье полярной гагары на озере в полумиле от валуна, противные вопли рыси, слышимые в лесу за много миль, низкий негромкий треск козодоев, пролетавших между Ба-Ри и звездами. Он слышал непонятный шепот в кронах деревьев – шелест ветра, – а один раз в мертвой тиши прямо за валуном пронзительно вскрикнул олень, а потом, почуяв запах волка, в ужасе метнулся прочь – только мелькнула серая тень.

Все эти звуки доносили до Ба-Ри новый смысл. Он быстро накапливал познания о жизни в диком краю. Глаза у него мерцали, все мышцы напряглись. Иногда он по несколько минут совсем не шевелился. Но из всех доносившихся звуков сильнее всего будоражил его волчий вой. Он вслушивался в него снова и снова. Иногда вой звучал далеко – до того далеко, что был больше похож на шепот, замирающий, едва успев долететь до Ба-Ри, а иногда доносился в полную силу, полный жаркого дыхания погони, призывал Ба-Ри к алой бешеной охоте, призывал к диким оргиям раздираемой плоти и льющейся крови – призывал, призывал, призывал. Да, он звал Ба-Ри к своим, к его роду и племени, к диким, лютым охотничьим стаям родичей его матери! То был голос Серой Волчицы, которая искала его в ночи, и то была кровь Серой Волчицы, которая приглашала его в Братство Стаи.