Бродяги Севера

Солнце уже поднялось высоко, и в глазах Молниеносного медленно угасали последние проблески сознания, но тут его посетило странное видение. Перед ним стоял человек. А рядом с ним – Светлячок. Что было потом – он не видел. Какое-то время до него еще доносились неясные звуки, а затем наступила черная пустота. Используя молодое деревце в качестве ваги, Гастон сражался с неподдающимся гигантским бревном и через два часа вернулся в хижину на опушке со странной ношей.

Молниеносный чувствовал, что вокруг что-то происходит. Его глаза приоткрылись, явив ему удивительную картину, но он был беспомощен и не мог пошевелиться. Гастон прижимал его переднюю лапу к узкой дощечке, Жанна приматывала ее к ней лоскутами, а у него даже не было сил огрызнуться. Они что-то говорили ему, а после женщина ласково погладила его по голове. Позади них стояла малышка Жанна, глядя на него большими удивленными глазами, а у двери сидели Трезор и Вэпс, которым хозяин велел не мешать. Потом Молниеносного положили на мягкое одеяло в углу, и Гастон ушел, кликнув Трезора и Вэпс. Молниеносный долго лежал на одеяле. Женщина то и дело подходила к нему, безбоязненно гладила его и ставила перед ним воду и свежее мясо. Прошло еще много времени, и вернулся Гастон, и на этот раз с ним была Светлячок. Она радостно скакала вокруг большой корзины, которую нес Гастон. Он открыл корзину и извлек из нее одного за другим двух маленьких сыновей и двух дочерей Молниеносного и положил их к нему на одеяло. И Молниеносный, ошеломленный этим новым чудом, закрыл глаза и вздохнул.

Этот вздох был вздохом Скагена, огромного датского дога. И никогда уже после Молниеносный не боялся прикосновений руки белого человека, ибо начинало сбываться то, о чем он мечтал. А Гастон в ответ на безмолвный вопрос Жанны пожал плечами и тихо рассмеялся.

– Да, он выживет, ma chérie. Бегать, правда, сможет не скоро, и хромота останется с ним навсегда, но жить точно будет. А когда выздоровеет, то уже не уйдет далеко. Non[60]. В его взгляде есть что-то собачье. И любить он будет тебя. Не меня, Гастона Руже, – большого, смуглого и бородатого дядьку, а тебя, моя Жанна. Oui[61] – он полюбит тебя, par dessus la tête[62], или я уже ничего не понимаю в этой жизни. Вон как смотрит на тебя. Видишь?! А взгляд-то собачий! Похоже, он наконец обрел дом. Точно говорю: он нас уже не покинет.

1926