Бродяги Севера

Этой ночью она вела себя как-то по-другому. Уже неделю она не прыгала и не резвилась вокруг Молниеносного, но по-прежнему, день то был или вечер, возвращалась в хижину и звала его за собой. Сегодня он смотрел не на нее, а в темноту, пронизанную звездным светом, и вдруг где-то далеко раздался волчий вой, и Молниеносный напрягся всем телом. Осознав, что тот далекий зов – ее соперник, Светлячок подползла к нему, и он как-то сразу расслабился и на мгновение игриво и радостно, как в прежние времена, сунул нос в ее шерсть, забыв о ненавистном запахе человека и хижины.

Сегодня он вел Светлячка по лесу, а не она его, и шли они прочь от хижины. Раньше она всегда останавливалась на краю опушки и отказывалась идти дальше. Однако сегодня почему-то последовала за ним в самую чащу. Каким-то странным образом он почувствовал, что Светлячок перестала быть прежней. В ней будто появилась некая тайна – тайна, которая заставляла его замедлять бег и останавливаться, когда останавливалась она. Увидев, что она идет за ним туда, куда прежде не ходила, Молниеносный гордо вскинул свою великолепную голову, как в старые добрые времена, когда Светлячок принадлежала только ему. И сколько бы раз ни раздавался волчий вой в ту ночь, он не обращал на него внимания. Светлячок то и дело садилась, чтобы передохнуть, а к концу второго часа без сил легла возле гигантской кучи бурелома, и Молниеносный не понуждал ее продолжить путь.

За всю оставшуюся ночь она не сдвинулась с места, а на следующий день дошла только до ручейка неподалеку, а затем снова улеглась у бурелома. Молниеносного это озадачило. Ему стало не по себе. Загадочное поведение Светлячка его волновало, но к нему вернулась радость прежних дней.

Светлячок снова была его и только его. На следующую ночь она тоже не пошла к хижине, а на волчий вой Молниеносный обратил не больше внимания, чем если бы он раздавался на сотню миль дальше. Охотился Молниеносный один. Он принес двух зайцев и положил их подле Светлячка.

На третий день в серой пелене рассвета он, как обычно, возвращался с охоты из ближайшего леска. Отсутствовал он недолго, но еще издали почувствовал, что под грудой бурелома свершилась какая-то важная перемена. Он приблизился к ней, сверкая глазами, дрожа от охватившего его незнакомого чувства, ибо тайна исчезла, и на него снизошло понимание. Из серого предрассветного сумрака ему навстречу ласково сияли глаза Светлячка, а в ее голосе слышались новые радостные нотки. И перед этим свидетельством свершившегося чуда он замер, словно вырезанная из дерева фигура.

Светлячок вступила в счастливую пору материнства, и дети, которых она произвела на свет, были детьми Молниеносного!

Глава XIX

В лесных чащобах ветер, ласкающий верхушки деревьев, пропоет о том, что в царстве зверей стало одной матерью больше; его ликование подхватят весело журчащие ручейки, и, наконец, сама земля невидимым хором голосов исполнит торжественный гимн. Когда на заре родились детеныши Молниеносного, мир вокруг уже знал об этом. Прямо над входом в логово лесной дрозд так рьяно воспевал рождение новой жизни, что чуть не лопнул от радости. По нависшему над головой Светлячка стволу дерева пробежала в поисках завтрака рыжая белка и остановилась поприветствовать наступающий день; а на востоке солнце развернуло свои ало-золотые стяги, и казалось, весь мир возликовал.

Сердце Светлячка пело новую торжествующую песнь. Она впервые стала матерью, и теперь каждой фиброй своего существа привыкала к новому волнующему состоянию. А душа огромного серого зверя, который впервые стал отцом семейства, отзывалась на это волнение трепетом, похожим на звуки чудесной музыки. Сначала это его изумило. Потом смутило. Весь первый час после того, как ему открылась чудесная тайна, он кружил возле груды поваленных деревьев. Раз пять за это время он подбегал к Светлячку и вдыхал запах крохотных попискивающих существ, которых пока не мог разглядеть. И каждый раз он поднимал голову все выше и убыстрял шаг, а в его глазах все ярче разгорался радостный огонь. Он наконец ощутил себя отцом.

Для него отцовство значило больше, чем для обычного пса, ибо природа устроила так, что волк верен одной подруге всю жизнь. Для Молниеносного, повинующегося этому закону единобрачия, крохотные существа под навесом из поваленных деревьев были плоть от плоти и кровь от крови его, и за них он был готов отдать жизнь, так же как до этого был готов сражаться и умереть за их мать. А потому в моральном смысле Молниеносный-волк стоял выше Молниеносного-пса.