Бродяги Севера

– Tonnere! Это же монреальский собак с проволокой на морда! – прошептал Гастон, не сводя взгляда с Вэпс. – Я тут такой собак никогда не видал. Вот клянусь…

– Ш-ш-ш, – оборвала его Жанна.

Трезор обнюхивал Вэпс, и каждый кудрявый волосок на теле маленького эрдельтерьера, казалось, радостно трепетал от оказанного его хозяйке внимания. Потом Трезор завилял своим прямым как палка хвостом, и вдруг пес-великан, словно обезумев, принялся скакать вокруг Вэпс.

Осознав, что ее миссия выполнена, Светлячок резко повернулась и потрусила в лес – к Молниеносному. На этот раз Трезор даже не заметил ее ухода. С видом венценосной особы он вел Вэпс к порогу хижины, где стояли Жанна с Гастоном, пораженные простым чудом жизни, которое только что свершилось на их глазах.

Трезор наконец нашел себе подругу.

Глава XVIII

Великолепная северная весна с ее буйством жизни и радостным гомоном настала и ушла. Уже и лето было на исходе. Приближалась багряная осень.

Необыкновенными выдались эти два теплых времени года на безымянных диких просторах между Большим Невольничьим озером и рекой Рочер, в тысячах миль к северу от цивилизации. После зимы с глубокими снегами наступила такая весна, какой прежде не видывали в этом краю. А лето сполна оправдало подаренные весною надежды.

Три месяца земля, озаренная улыбкой Создателя, текла молоком и медом[58]. Ветви деревьев и кустов гнулись под тяжестью спелых, сладких плодов. Шелковистые луга, глубокие болота и даже деревья манили сокровищами – только протяни руку. Земляника росла так густо, что сапоги Гастона и Жанны, ходивших ее собирать, всякий раз были перепачканы алым соком. Кусты смородины были увешаны блестящими гирляндами крупных – с ноготь большого пальца – черных ягод; землю покрывали плотные заросли малины и ирги, а грозди рябины, которая служила прекрасным сырьем для вкуснейших заготовок на зиму и желанным лакомством для всех лесных обитателей, были столь многочисленны, что на солнце казалось, будто деревья охвачены пламенем, а ветви их клонились к земле под тяжестью урожая.

Казалось, природа расщедрилась сверх всякой меры, не оставив ничего на последующие годы, ибо она не просто раздавала всем свои дары, а рассыпала их пригоршнями. Дикий лесной край блаженствовал в довольстве и счастье. Жившие здесь немногочисленные люди заготавливали запасы на зиму, в то время как звери упивались щедротами дня сегодняшнего. Медвежата так разжирели, что стали похожи на шары. Вся живность, у которой были копыта, когти или крылья, щедро расплодилась в изобильном краю.

Но вот по ночам стало чувствоваться холодное дыхание осени, и ее приближение взбодрило все живое, словно пробудив его после долгих месяцев праздной сытости. Леса сначала робко, но потом все смелее и смелее проявляли свое живописное мастерство, чтобы вскоре запылать яркими красками и триумфально приветствовать приход сентября – «месяца, когда олень чешет рога». И даже сейчас, когда август еще не сдал окончательно своих позиций, на зелено-багряном полотне лесов и болот с каждым днем все ярче проявлялись золотые и желтые узоры.

Сидя у бревенчатой хижины в один из вечеров, Гастон Руже и его темноволосая Жанна услыхали крики пролетающей стаи диких гусей. Гастон перебирал струны старой скрипки и напевал песню, которая по удивительному стечению обстоятельств пришла в далекий северный край с озер Темискаминг и Тимагами. Уносясь мечтами на свою родину, Жанна вторила ему тихим голосом:

По озеру опять везут пушнину,
Взмывает над водой упругое весло,
Хмельной пирушкой выпроводить зиму
Спешит артель в ближайшее село.

А мой удел – остаться здесь с волками,

Не рассекать озерной мне волны,
В краю, где гуси серые, взмахнув крылами,
На миг закроют красный лик луны[59].

И вдруг, словно в ответ, из леса, простирающегося далеко на юг, раздался протяжный вой, исполненный одиночества. Гастон накрыл руку Жанны своей ладонью и произнес с нотками благоговения в голосе:

– Это тот волкопес, милая. Лето почти закончилось, и очень скоро он уйдет насовсем и вернется к своим диким собратьям. И, tonnere, мне будет жаль!

То в двух милях от хижины провыл Молниеносный. Обратив морду к звездам, он пропел о своем одиночестве. А после долго сидел на краю пожелтевшей равнины, к чему-то приглядываясь и прислушиваясь, охваченный чувством, которое в эти последние дни лета мучило его все сильнее.