Бродяги Севера. Охотники на волков

Они увидали над собой проблеск солнечного света. Деревья стали толще, и скоро опять начал пробиваться к ним день, так что теперь они уже более не находились в полных мрака и пустоты лесных трущобах. Если бы они пробежали еще хоть сто ярдов далее, то они очутились бы на опушке леса, у широкого, открытого пространства, на котором и охотились обыкновенно те совы. Но чувство самосохранения еще не оставило Ниву; он все еще слышал над собой гудевшие, точно отдаленный гром, крылья совы; поэтому, когда он увидел на своем пути нагроможденные бурями друг на друга стволы старых деревьев, то он так быстро юркнул под них, ища защиты, что несколько времени Мики недоумевал, куда он мог так скоро скрыться. Заполз туда же вслед за ним и сам Мики, повернулся и высунул голову наружу. Он был разочарован. У него все еще были оскалены зубы, и он продолжал ворчать. Ему было жаль, что он побежал вслед за Нивой, и хотелось вернуться обратно, чтобы покончить с врагом. Кровь эрдельской породы и шпица заговорила в нем еще сильнее, чем прежде, и он нисколько не боялся поражения. Кровь же отца толкала его на единоборство. Это было настоятельным требованием его породы, этой смеси в нем волчьей наглости и лисьей настойчивости с громадной физической силой макензийской собаки. И если бы Нива не забился так трусливо в самую глубину бурелома, то он обязательно побежал бы обратно и вызвал бы лаем на бой своего пернатого соперника, от которого так позорно пришлось теперь убежать.

Почти целый час Мики не двинулся с места, и в этот час, как и тогда, когда он в первый раз загрыз кролика, он почувствовал, что он сразу же вырос. Когда же наконец осторожно выполз из своей лазейки, то солнце уже заходило за находившиеся на западе леса. Он огляделся, насторожился, нет ли где какого-нибудь движения, и прислушался к звукам. Жалкие, точно у просившего извинения щенка, манеры уже сошли с него. Теперь он выпрямился. Его угловатые до этого ноги вдруг стали крепки, точно выточенные из прочного дерева; тело напряглось; уши насторожились; голова гордо приподнялась между крепкими, широкими плечами. Теперь он знал, что вокруг него и перед ним открывалось сказочное царство приключений. Развернувшийся перед ним мир уже не был теперь для него ареной ребяческих игр и сладкого сна на коленях у своего хозяина. Нет, теперь что-то более важное и значительное открывалось перед ним впереди. Он лег на живот, полежал некоторое время у лазейки и стал перегрызать веревку, спускавшуюся с шеи. Солнце закатилось еще ниже. Затем оно и вовсе скрылось. И Мики все еще ожидал, когда наконец Нива вылезет из своего заточения и ляжет с ним рядом на открытом воздухе. А когда сумерки сгустились в более глубокий мрак, то он сунулся было обратно в лазейку, но почти тут же натолкнулся на выходившего Ниву. Они вместе стали вглядываться в таинственные пространства ночи.

Некоторое время продолжалась абсолютная тишина, которая обыкновенно наступает на севере в первый же час темноты. На чистом небе стали зажигаться звезды, сперва по парочкам, а потом вдруг высыпали все. Появилась молодая луна. Она уже стояла, задрав рожки, над лесами, посылая от себя золотые потоки, и в этих потоках ночь казалась еще более наполненной причудливыми густыми тенями, которые не двигались и не издавали звуков.

Долго лежали они так, бок о бок, все время не спали и прислушивались. По ту сторону бурелома послышались мягкие шаги выдры, и они почуяли ее запах; издалека до них донеслись крик шакала, брехня беспокойной лисицы и мычание лося, щипавшего траву на берегу озера, замыкавшего равнину. А затем, наконец, случилось то, что заставило у них кровь потечь быстрее и их самих почувствовать глубокое замирание сердца.