Амабель указала на молоденькую девушку с пышными формами, огненно-рыжими кудрями и светло-желтыми глазами. Губы её были ярко-красными, точно лепестки роз, кожа походила на молоко. Полупрозрачное платье изобразили развевающимся на ветру.
— Девушка эта обладала большой страстью к садоводству и хозяйству, была отличным архитектором, чем очень радовала своего отца. Антонина стала ярким лучиком средь основателей, она была необычайно добрая, а ещё искренняя… Она дорожила дружбой с Сабо, а потому с радостью согласилась помочь, даже отказалась свататься с герцогом из другого знатного рода ради основания города на цветущих землях.
Затем Пруденси показала на даму, одетую в чёрное платье с фиолетовыми пышными отделками. На голове красовалась такая же шляпка с сиреневой сеткой, закрывавшей темно-фиолетовые очи. Почти чёрные волосы были заплетены в низкий пучок, пряди прилипали к впалым щекам. Женщина лукаво улыбалась плоскими темными губами.
— Ответственность за культуру взяла ещё одна близкая подруга Гостлен — дворянка Чарлоутт де Лоинз. Она, можно сказать, была гуру культуры в то время; вместе со своими братьями строила театры, писала пьесы и создавала постановки, а также являлась композитором фуг, сонат и прелюдий для спектаклей. Чарлоутт жила культурой, это был человек-сцена, без которого не обходился ни один театр и актёр. А она, в свою очередь, безумно любила каждого работника театра и оперетты. Получив весточку от Сабо, Чарлоутт незамедлительно приехала на новые земли и, представляете, на месте начала прикидывать расположения театров и прочих культурных заведений!
Далее Амабель остановила палец на низкорослом мужчине в кожаном камзоле и парой ремней. Жидкие на вид темно-русые волосы сеченными кончиками свисали с плеч, серо-голубые глаза походили на очи котёнка, он с долей смущения улыбался, сложив руки в замок.
— И последний знакомый Сабо, что взялся за здравоохранение будущего города, был скромный, стеснительный, но старательный и любопытный биолог и врач — Мистфи Крейз. Этот юноша, учась у самого Бургаве, положил всю сознательную жизнь на изучение человека и природы, он писал научные работы прямо там, где видел что-то необычное и новое, занимался латинским языком и интересовался анатомией. Он изучал народную медицину, создавал много удобрений… А ещё Мистфи быстро привязывался к людям, поэтому основатели города стали ему второй семьей, а найденные земли — родным домом, где он спустя три года пребывания найдёт будущую жену и обучит более трехсот медиков, ответственных за здоровье горожан.
А ещё будущему городу нужен был тот, кто сможет создать строгий закон, под чьей защитой народ сможет спать спокойно. Сабо не знала такого человека и очень переживала из-за этого. Но Эрнесс заверил любимую, что у него найдётся тот, кто точно обеспечит городу защиту и покой.
Пруденси ткнула на изображение молодого человека в чёрном длинном камзоле, синей помятой рубашке и кобурой с позолоченными пистолетами на поясе. Светло-каштановые волосы были заплетены в высокий короткий хвостик, брови немного опущены, лицо точёных форм, яркие голубые глаза выражали строгость и одновременно пылкость, присущую только итальянцам.
— Эрнесс пригласил своего старого друга из Италии — Каскаду Револа, сына военачальника, бравого военного и знатока закона. Этот вспыльчивый и требовательный юноша в своё время достал Вайталши из болота, а потому приехал на земли только из-за него, ведь, цитирую: «А вдруг он ещё в каком-нибудь болоте начнет тонуть». Ох, то-то была дружба в восемнадцатом веке!
Амабель многозначительно хихикнула и повела бровями, словно недоговорила что-то, но потом продолжила:
— Но Каскада без памяти влюбился в город и его народ, окунувшись во всю его колею и начав писать свод законов. Он построил военный участок и призвал солдат для защиты горожан. Каскада активно участвовал в делах города, старался держать его в тонусе, не позволял чужакам проникнуть на землю, изуродовать ее или повершить преступление. Город действительно находился в безопасности за сильной спиной Револа, строго охраняемый и горячо любимый им.
Амабель указала на последнего человека на картине — полного мужчину почтенных лет в темно-коричневом костюме, что пыхтел курительной чёрной трубкой. Некоторые пуговицы на рубахе расстегнулись, блестели маленькие золотые часы, свисающие с грудного кармана; русые брови дедушки были настолько густые, столь низко опущены, что не было видно глаз. Мужчина был лысый, только виски обладали растительностью с прядями седины.