Броквен. Город призраков

И, желая власти в обоих изнанках Броквена, Эрнесс-Отец решил приструнить все заслуги остальных основателей себе и только себе. Пока Сабо и основатели все ещё любили и помнили Эрнесса, стараясь оправдать его поступки, он принялся «ломать» своих друзей. То, как он это делал, вы уже прочитали, поэтому скажу сам результат: Антонина врала Сабо о своём желании продолжать строить город, став совсем неискренней; Каскада мечтал поскорее уехать из своего же города, перестав быть патриотом; Чарлоутт предала артистов и Сабо, она перестала их любить, желая скрыться; Мистфи вконец отчаялся, оставив свою вторую семью и дом; Брут вообще уехал раньше всех, напуганный и начавший бредить. Ну а Сабо вскоре тоже уехала, ей нужно было скорее родить наследника, так как осложнения после запретного заклинания уже давали о себе знать. Кажется, в Великобритании Сабо и рассказала Смерти обо всем том, что произошло в Броквене и, предполагаю, попросила у неё и Жизни указы, которые позволят Особенным продолжать род под своими фамилиями и оставаться потомкам в Броквене до почтенного возраста.

Амабель достала из кармана комбинезона бумажку. На лицевой ее стороне был изображён чёрный рисунок черепа, из которого прорастали лилии, распыляя чёрные кляксы. Дальше был написан отрывисто текст двумя разными почерками, а внизу необычная печать: золотая, отливающая белым светом, на ней был изображён большой глаз с крестом вместо зрачка.

— Смотрите на мой, — сказала Пруденси. — Место составления указа — Королевство Великобритания, 5 мая 1735 года, подпись сзади «Указ составлен из-за обстоятельств, о которых известно Смерти и Жизни». Но это лишь мои предположения, может было по-другому, тут уже не услышишь.

Ну а после всего произошедшего, когда все основатели и даже приближённый уехали, Отец со спокойной душой начал устраивать свои порядки: не отпускал людей 18 века из города до самой смерти, пудрил мозги мэру и остальным. Спустя лет десять распустил слух о том, что, мол, однажды он хотел спасти Человечество, но плохая Сабо со злодеями-Особенными изгнали его, и поэтому все в Городе призраков считают, что Отец именно возвратился. А дальше понеслось: первые опыты на призраках и живых, война, аристократия и буржуазия, процветание торговли, кризис, мафия и… Вуаля, 21 век, наше время! — Амабель, улыбнувшись и распахнув глаза, подпрыгнула и хлопнула в ладоши, а затем, наклоняя голову в бок, спросила: — Ну как вам?..

Первым откликнулся Кёртис. Он протяжно присвистнул, подходя к картине и рассматривая своего предка. Револ почёсывал затылок, тело его покрылось мурашками, я заметила, что он ободрал все ногти на пальцах.

— Ну, что могу сказать…

— Siamo nel culo? — икнул Эйдан, медленно садясь на корточки. Он весь побелел, взялся руками за голову и смотрел в пол, видимо, переваривая услышанное. У меня тоже было желание присесть и открыть рот настолько широко, что в него залетит пара тройка мух точно. Но я лишь задрала голову на картину и смотрела на неё с опущенными руками. По щекам стекали слезы, скапливаясь у подбородка. Я не плакала, глаза сами слезились, а моя магия парила над полом.

Телагея тоже зашагала к картине, утирая град слез и чуть подгоняя Юнка. Ее осколок светился больше всех, красные магические дорожки тянулись к изображению Антонины.

— У них все так хорошо начиналось! — всхлипнула Тела, потом яростно топнула ногой, прямо со всей дури, не присущей маленькой хрупкой девочке. Казалось, по полу даже пошли трещинки. — А этот Эрнесс все испортил! Испортил, испортил, испортил! — Марати зло зашипела: — Сукин сын! У нас мог бы быть самый волшебный город!

Из всех нас вздрогнули от первого скверного слова Телы лишь я и Милтон. Амабель спокойно кивнула, мол, правильно. Никто не мог возрастить Телагее.

— Это так подло — предать ту, которую любил, — охнула Мартисса, смотря то на Сабо, то на Чарлоутт. В ее подрагивающем голосе слышалось презрение, ядовитая неприязнь. На шее пульсировала одинокая вена, на лбу показались морщины, а в светло-лавандовых очах промелькнуло несколько бликов, похожих на осколки разбитой чашки. Марти стала напыщенной. — Так ужасно портить своих товарищей и даже не жалеть об этом! Он бессердечно поступил со своим городом и продолжает это делать! Да у него совсем нет ни души, ни сердца! Как этот Вайталши может быть одаренным Жизнью, если он порождает лишь разруху и смерть?!

Я мысленно подписывалась под каждым словом де Лоинз, сказать или добавить мне было нечего. Особенно мне запала в душу последняя фраза.

— А ты что думаешь, дядь Мил? — обратилась вдруг к Милтону Амабель, чуть опуская веки.

Миль еле поднял голову на неё, царапая руки до крови. Очки запотели и съехали на переносицу. Глаза уже готовы были вылететь из орбит, а по рту стекала нить слюны.