Бронепароходы

— Да плюньте на эсеров, — благодушно ответил Маркин. — Их шалману всё одно амба, а на вас, братва, у советской власти зуба нет. Ну, сдурили. Бывает. Однако ж вы дунули не в Самару и не в Уфу к белочехам — значится, наши. Короче, давайте назад на базу. Я — комиссар, я за вас заступлюсь.

Но Лялю не устраивал мирный исход. Она ощущала злое возбуждение. Ей хотелось подвига, яркой победы, о которой потом будут рассказывать.

— А если среди вас идейный враг, так мы его здесь и шлёпнем, — прямо заявила Ляля. — Нам для такого дела полк не нужен, сами справляемся.

— Ну, Михаловна… — изумлённо замялся Маркин.

А Ляля смотрела на Реховича. Этот самозваный капитан ей не нравился. Догматик. Умничает, полагает себя равным с ними — командирами флотилии.

— Вы, я вижу, ценная. — Рехович блеснул на Лялю стекляшками пенсне. — Только женскому полу на флоте делать нечего. Жениха, извиняюсь, ищете?

Ляля была довольна, что Рехович не удержался, свернул на тему баб.

— Товарищи интересуются вопросом о браке? — Ляля с вызовом обвела яркими глазами осклабившихся матросов «Межени». — Могу просветить.

— Исключительно взволнованы, — процедил Рехович.

— Не о бабах речь, — вклинился Маркин, но на него не обратили внимания.

— А давай, товарищ агитатор, для почину поженимся, — с наглецой вдруг предложил полуголый и татуированный матрос. — Любовь — дело почтенное.

Военком Ваня Седельников покраснел — то ли от гнева, то ли от стыда.

— Позаботься о нуждающихся, товарищ женщина! — влез другой матрос.

Ляля не боялась этих людей. Под рукой у неё был браунинг, да и свои не должны подвести. Утёмин стреляет быстро и метко, и у него нюх на опасность. Волька Вишневский тоже не лопух: бывший разведчик, сейчас он не ощущает угрозы и с удовольствием ждёт, как острая на слово Лялька разделает всех противников. А Николь — вот размазня! — улыбается матросам заискивающе.

Рехович медленно встал и сдёрнул с окна грязную занавеску.

— Поспешите, товарищ представитель из центра, — сказал он. — Нас тут много, друг друга торопим. Вот вам и простынка для прелюбодейства.

Рехович с презрением бросил занавеску на стол перед Лялей.

Это было оскорбление, и Ляля его ждала. Она царственно простёрла руку с уже приготовленным браунингом и выстрелила в Реховича. Она знала, что выглядит прекрасной и смертоносной, как эриния с факелом. Но зазвенело разбитое окно — Ляля промахнулась даже с расстояния в пять шагов.

Матросы «Межени» шарахнулись от стола, сваливая посуду, а Рехович, пошатнувшись, цапнул кобуру на бедре. И тотчас грянул второй выстрел — это военком Ваня Седельников раньше остальных выхватил свой военкомовский маузер. Реховича отбросило на простенок, он уронил пенсне и сполз на пол. А юный Ваня побледнел, испугавшись своего поступка.

Утёмин, Вишневский и Маркин уже стояли, направив на матросов наганы.

— Ша! — предупреждая, рявкнул Волька.

А Лялю не смутило, что она промахнулась.

— Ну, есть ещё охотники советскую власть на излом взять? — громко и торжествующе спросила она.

05

До революции в больших речных городах состоятельные семейства летом завтракали на пароходах: каждый день — на новом. По утрам торжественные белые лайнеры ожидали гостей у резных дебаркадеров. Судовые рестораны состязались друг с другом в изысканности убранства и разнообразии блюд. Блестели столовые приборы. Солнце нежно сияло сквозь занавеси двусветных окон, обещая благополучный и добропорядочный день… А в июле 1918 года Самара оказалась последним городом России, где ещё сохранилась добрая традиция пароходных завтраков. Только рестораны позволяли пассажирским судам зарабатывать хоть какие-то деньги, когда все рейсы упразднили.

«Витязь», знаменитый лайнер общества «По Волге», был пришвартован к пристани напротив пивоваренного завода фон Вакано. С борта парохода открывался вид на краснокирпичные заводские корпуса с мансардными окнами и высокими трубами, над которыми вертелись флюгеры. В ресторане, украшенном пальмами в кадках, за круглым столом сидели трое: Мамедов, Георгий Мейрер — командир боевой флотилии и Василий Филипповский — начальник отдела торговли и промышленности в правительстве КОМУЧа.

— Не сочтите за неучтивость, господа, но я и вправду голоден как волк, — признался Филипповский и махнул рукой официанту: — Человек, подойдите!

Официант со злорадной улыбкой положил Филипповскому — министру — карту кушаний, где многие блюда были вычеркнуты карандашом.

— Филе соте, битков, лангетов и дичи желать не извольте, — сказал он.

— Просто гурьевскую кашу, — ответил Филипповский.

— Французских фруктов нет-с.

— Значит, без фруктов.

— Иди, любэзный, — отослал официанта Мамедов. — Господа, нэ тяните.

— Ваша идея, Мамедов, — самоубийство! — резко заявил мичман Мейрер.

Ему было чуть за двадцать. Длинноносый, ушастый и худой, по виду гимназист, а не моряк, Мейрер изо всех сил старался выглядеть суровым. Мамедов догадался, что этот юнец просто смущается перед Филипповским — лейтенантом флота, который на броненосце «Орёл» прошёл через грохочущие водопады Цусимы и японский плен, а потом сделался ярым революционером.